Как не ржать над пропастью (если она смешная)

"Над пропастью во сне: Мой отец Дж. Д. Сэлинджер. Воспоминания", Маргарет Сэлинджер

Фамилия писателя Сэлинджера на обложке - циничный ход русского издателя. Книжка совсем не про него, а представляет собой не очень честное художественное жизнеописание детства и юности клинически истеричной его дочки, несчастного ребенка, который по прошествии лет рассматривает свою жизнь крайне "готишно" (в отличие от своего брата Мэттью, который, как известно, выступил с опровержением после ее публикации). Девочка из очень квадратной и консервативной, хоть и дисфункциональной, семьи, ничем не отличающейся от массы других консервативных, но дисфункциональных американских семей прошлого века, попала в самую середку сдвига культурных и общественных парадигм. Ситуация Маргарет отличается разве что наличием более трёхнутой (и от этого не менее несчастной), чем у других, мамы - это она, действуя в полном согласии с садистской школой, и повлияла на развитие у девочки клинической истеричности (вплоть до галлюцинаций). А всем, как выводится из текста, приятным и полезным для выживания, девочка все же обязана папе, который в какой-то момент, само собой, больше устраняется из жизни ребенка, но не перестает любить его и заботиться о нем. Родив (поздно) собственного ребенка, Маргарет принимается гонять своих бесов (и эту книжку стоит, на мой взгляд, воспринимать исключительно как частное психотерапевтическое упражнение, отнюдь не как документальный рассказ о папе), а вовсе даже не сводит счеты с папой, как это не раз пытались представить подслеповатые читатели. Сам папа дочку никогда особо не интересовал, она его и в детстве не понимала (само собой), и по прошествии лет даже не пытается (что оправдать несколько труднее).

В части антуража этот вполне художественный текст читается вполне увлекательно, а в части мемуара о папе - с объяснимым раздражением. Ну, потому что для понимания Сэлинджера нужно просто внимательно читать Сэлинджера - он рассказал о себе все, что считал нужным, а снаружи действительно ничего хорошего не увидишь. Это даже его дочке, как мы читаем, не удалось. Вполне типично.

Автора очень жаль, но еще жальче ее ребенка, внука Дж. Д., для которого мамаша должна быть весьма инфернальной. С таким-то анамнезом.

Внеочередной гостевой эфир

«Трикстер, Гермес, Джокер», Джим Додж

Разум есть наш золотой свиток и кровавый след.

Разум есть каменная дверь.

Серебро на обороте зеркала.

из прежних эфиров

Привет вам! Господа отщепенцы, олухи, охальники, обормоты, отбросы, вы попали на нужную волну! Конечно, вы и сами о том не знали, откуда вам знать? Эта волна — самая годная волна во всей одушевленной вселенной, это так же верно, как «Ты есть то», парень. И напорешься на нее разве что случайно — единственный способ. Поверь своему Ди-Джею, Диковинному Джазмену, Духу Дороги, Джокеру Дхармы! С тобой — передвижное радиовещание АМО, голос неизведанного, дыхание песни, маяк для заблудших, факел для идиотов. «Что еще за хрень такая, АМО?», — спросит мой почтенный слушатель, и мы, так и быть, откроем тайну этому напыщенному ублюдку! Ночь коротка, а жизнь замкнута сама на себе в своем бесконечном стремлении вовне, как никогда не говорил постоянный гость нашего эфира Джон Ди. Валлиец, что с него взять.

АМО — значит «Альянс магов и отщепенцев» (так считает один кусок этих магов и отщепенцев. Второй кусок считает, что расшифровка «Алхимики, маги и отщепенцы», и ввязываются в долгие занудные диспуты и кровавые вендетты по этому вопросу. С начала веков. И еще третий кусок думает, что называется  «Артисты, мифотворцы и отчаянные», но эти неудачники вообще не слезают со скамейки запасных). Конспирологи, внимание, ваш счастливый час! АМО — тайное общество, и оно существует! Правда, никто не в курсе, зачем, но эй, смысл дороги — в самой дороге, сам знаешь. «В высшей степени необязательный международный союз свободных духом людей и моральных ренегатов», — как выражается наш единственный официальный летописец, один лесник и дзен-поэт, которого зовут на те же буквы, что и вашего сегодняшнего Ди-Джея (чистейшей воды совпадение). «Исторически это союз невольных нарушителей закона, отступников, анархистов, шаманов, мистиков, цыган, сумасшедших ученых, мечтателей и прочих маргиналов». Предоставленная справочная информация так же достоверна, как и то, что есть путь и нет пути. 

Братство вольных ебанутых — так назвал бы я, меня спроси. (Не сдавайте только АМО — чуваки все еще платят мне зарплату.)

Мы ведем прямой репортаж из сестринской общины Девы Марии! Глядите-ка, маленькая великолепная хулиганка Эннелли Пирс, шестнадцать лет, только что родила из себя комок плоти под условным наименованием «Дэниэл Пирс». Дэниэл Пирс пока только и делает, что орет, и не знает, что станет, поочередно: косвенной причиной сломанной челюсти одной высокомерной монашки, надоедливым маленьким гаденышем, блестящим учеником лучших проходимцев современности, искателем духа, помощником наркобарона, игроком, отмыкателем закрытых дверей, мастером перевоплощений, мстителем, рыцарем с собственным Квестом, зеркалом, ничем, мужем, философским камнем.

Пересказывать алхимические трактаты ваш покорный Ди-Джей отказывается, ему за это не приплачивают. Даже если они, как говаривал другой наш летописец, неофициальный, вроде «безостановочной вечеринки в честь всего, что имеет значение».

Пока мы несемся на всех парах затейливыми путями к чертовой матери, пределу энтропии, свободе от нечистоты реальности, ваше мобильное трансцендирующее радиовещание шепчет вам на ухо свои искрометные свингующие колыбельные на частоте тоскующего сердца, на частоте неизбывной пустоты, на той частоте, где мы все соединены между собой, где мы все — один и тот же камень, чтобы все сумасшедшие, и все игроки, и все ищущие, и все потерянные знали, что они не одиноки, оставайтесь с нами, оставайтесь, мы напоем еще и не такое.

От времени стихи не убывают

«Чайник Вина», Алексей Хвостенко, Анри Волохонский

Когда в конце ноября 2004 года умер Алексей Хвостенко, мой друг в своем блоге поместил фотографию с концерта: темная сцена, пустые стулья (музыканты уже ушли), а сам Хвост, чуть сгорбившись, спиной к нам, зрителям, опираясь рукой на спинку стула, медленно уходит за кулисы. Кто мог подумать, что он уходит навсегда… Редкие концерты, редкие пластинки, хриплый голос. А ведь с каждым годом он все реже попадал в ноты, а музыкантам доставляло особое удовольствие, когда они угадывали момент, в который Хвост произносил ту или иную строчку песни.

Теперь едва ли не все песни творческого тандема А.Х.В. (Алексей Хвостенко, Анри Волохонский) изданы отдельной книгой – всего тысяча экземпляров, часть – в твердой обложке, часть – в мягкой, с нотами и небольшими комментариями к каждой песне. Уникальное издание – кажется, впервые тексты двух очень важных для российской культуры второй половины ХХ века людей изданы в таком объеме, с комментариями и «нотным подстрочником».

На обложке – портрет: Волохонский и Хвостенко словно средневековые менестрели. И все правильно – свои стихи они писали, опираясь не столько на творчество близких им по духу футуристов или обэриутов, сколько, как ни странно, на средневековую поэзию. И музыку подбирали соответствующую.

Куда приводят мечты

"Мечтать не вредно", Барбара Шер

Как известно, счастье — в мелочах. В ленточке-закладке и чуть объемной, как барельеф, картинке на обложке.

Но дело, конечно, не только в этом. Барбара Шер, в отличие от остального селф-хелпа, говорит не просто дружелюбно и человеко-ориентировано, а просто по-дружески, как с родными. Ну, я сестре записки оставляю в таких форматах.

В отличие от остальной такой литературы, Барбара не просто даёт стратегии тайм-менеджмента, которых масса общеизвестных, но и рассказывает, как найти своё предназначение — или хоть что-то, что сделает нас счастливыми.

Вы когда-нибудь в детстве искали сокровища? Читали "Золотого жука" Эдгара По? Тогда вы знаете, что, прежде чем отправляться за кладом, нужно найти карту. Она может быть хорошенько спрятана, разорвана пополам или даже на миллион кусочков, но в первую очередь вы должны отыскать её и собрать, подобно пазлу.

Этим Барбара и помогает нам заниматься в первой части книги. Мы ищем подсказки и ключи, которые откроют нам путь к мечте.

Нас всегда учили, что мечты — нечто несерьёзное, поверхностное, но на самом деле всё совсем не так. Это не баловство, которое может и подождать, пока вы занимаетесь "серьёзными" делами. Это необходимость. То, что вы хотите, — это то, что вам нужно.

Я скажу вам, что именно было у Альберта Эйнштейна. Земля, воздух, вода и солнце.

Если семя посадить в плодородную почву, дать ему вдоволь солнца и воды, ему не нужно стараться, чтобы прорасти. Ему не нужна уверенность в себе, самодисциплина или упорство. Оно просто прорастает. По сути, не может не прорасти.

И мне ужасно не хочется спойлерить, потому что я читала книгу с огромным кайфом и много выписывала, и по-честному делала все упражнения, которых там уйма (даже те, которые я за жизнь уже не раз делала) и всё равно открыла для себя кое-что новое.

Поэтому коротенько:

В первой части книги мы определяем общий вектор своих талантов, свои мечты и направление призвания.

Во второй части более точное наведение — мы выбираем себе цель или цели, и условия её существования, и подготавливаем почву для посева.

В третьей части уже конкретика — тайм-менеджмент и планирование, как выбрать сроки исполнения, можно ли менять коней на переправе, то есть, цель в процессе выполнения, откуда брать помощь и т.д.

И в четвёртой части — самые последние приготовления к действиям, борьба со страхом, подготовка окружения.

Всё, что нам остаётся сделать — это само действие!

В Мексике есть замечательная поговорка: La vida es corta, pero ancha ("Жизнь коротка, но широка").

Семнадцатилетний парень стоял в очереди, чтобы подать заявление на поступление в колледж. Обернувшись, он увидел, что прямо за ним стоит седой старик.

Юный абитуриент сказал:
— Прошу прощения, вы... то есть не хочу показаться грубым, но что вы здесь делаете?
— Всё в порядке, я поступаю в колледж, — улыбнулся старик.
— Вы не обидитесь, если я спрошу, сколько вам лет? — спросил молодой человек.
— Семьдесят четыре.
— Но... разве вы не понимаете, что к окончанию вам будет семьдесят восемь?
— Сынок, — сказал старик, — мне в любом случае будет семьдесят восемь.

Вот тут ещё о книге

Скажите, Павел Андреевич...

Сергей Костин, что угодно

Любите ли вы шпионские романы? Страшно хочется добавить: “как люблю их я”, но не буду добавлять — тем более, что я их не так чтобы люблю все подряд, и тем более, что у шпионских романов есть несколько подвидов, и любить каждый одинаково невозможно. Навскидку я бы определил три:

– Боевики — это где стреляют, убивают, все взрывается и вообще сплошной action в джеймсбондовском духе;

– Триллеры — это где все на так называемом “саспенсе”, где интрига подкрадывается незаметно – типа афористичного диалога из “Адьютанта его превосходительства”: 
— Скажите, Павел Андреевич, вы шпион? 
— Видите ли, Юра...

– Математически-аналитические, где занудно рассказывается, как одни большие умы стараются переиграть других больших умов, чтоб они все долго жили.

Поскольку я не спец, то из иностранных производителей я могу вспомнить лишь Ле Карре, Флеминга и, может, Кена Фоллетта. А из отечественных — почти никого не могу вспомнить (разве что Юлиана Семенова), потому что редко читаю второсортную литературу этого типа, а первосортной литературы на тему шпионов нету — за исключением книжек Сергея Костина, который, как это ни обидно, не стал властителем дум. А хотелось бы, чтоб стал.

Потому что в его серии книжек про страшнозаконспирированного агента советскорусской разведки Пако Аррайя есть и пресловутый экшн (процент варьируется от романа к роману), и интрижность, и аналитика и — что на мой взгляд, немаловажно и редко, — рытье в психологии человека, которого судьба закинула за бугор, и который сам мучительно не понимает — кто он есть на самом деле, но который тем не менее трактует сомнительное понятие долга перед какой-то там дано уже прошлой родиной однозначно, но при этом никак не может считать свою жизнь под так называемым прикрытием неподлинной — у него в этой жизни уже и дети, и жена, и бизнес, и трагедии в прошлом, и опасные приключения в настоящем, и хрен знает какое будущее.

И эти “разборки” главного героя со своим ego — они, пожалуй, даже интересней, чем те рискованные истории, в которые он ввязывается.

По крайней мере для меня — который никогда не смог бы быть шпионом. 

В общем, лучше выбрать не любую книгу, а начать с первой в цикле (“В Париж на выходные” — кажется, она первая) — и при желании продолжить. А желание затянуться в странную жизнь разведчика должно возникнуть. Если вы любите шпионские романы.

65 лет Питеру Акройду

Поздравительный эфир

Все обычно держат Акройда за биографа/литературоведа/популяризатора, а я, хотя читал почти все, на всю жизнь запомнил только одну его книжку — и воспринимаю его прежде всего как писателя-детективщика. Это был "Процесс Элизабет Кри", про Джека Потрошителя, страшная история, разворачивающаяся в Лаймхаусе, я даже специально поехал туда смотреть место действия, под впечатлением. И там — по-моему, в переводе Мотылева я ее читал, могу ошибаться, — там про Дэна Лино, персонажа, было сказано, что он "трюкач, штукарь и дока по части перевоплощения". И это вот лучшее, мне кажется, определение самого Акройда.

Самые ирландские на свете ирландцы

"Поющие Лазаря, или На редкость бедные люди. Скверный рассказ о дурных временах", Майлз на Гапалинь

Страшная книжка про что-то другое

"История с кладбищем", Нил Гейман

Дорогие дети, сидите смирно, сейчас вас будут пугать. Не я, не бойтесь – я не умею. Пугать вас будет один замечательный английский писатель, его зовут Нил Гейман. Пишет он в основном сказки – и для детей, и для взрослых. А иногда – для тех и других сразу.

Эта книжка у него – вот такая. Вроде бы про детей и для детей. Точнее – про одного мальчика. Когда ему было полтора года, его папу, маму и старшую сестру убил один очень гадкий негодяй. Зарезал очень острым ножом по некой тёмной и таинственной причине. А мальчик успел убежать. Ну, он не специально убегал, а так получилось. Той октябрьской ночью мальчик просто вышел из дому – и забрёл на кладбище. Тут-то всё и началось.

Мальчика воспитала семья духов – призраков тех людей, которых когда-то на этом кладбище похоронили. Поскольку духи эти с кладбища выходить не могут, мальчику назначили опекуна. Тот может свободно передвигаться по ночам в настоящем мире – приносить мальчику еду, одежду и всячески о нём заботиться. Опекун, то есть, не совсем призрак, скорее – вампир.

Власть несказанного

"Пусковой город. Лекции и очерки о поэзии и писательстве", Ричард Хьюго

Словам прекрасно живется в нелепых углах наших умов.

Не выходит из головы мысль, что уместным откликом на эту книгу должно было быть стихотворение. Оно бы рассказало о ней больше, чем любая попытка, собственно, рассказать.

Город — строго говоря, вовсе не обязательно именно город. Это может быть что угодно, что запускает фантазию, с чем вы вступаете в интимные отношения, в результате внутренней алхимической работы которых получается некоторый текст.

...воображаемый город — не менее всамделишный, чем настоящий. Если по-вашему оно не так, вы, быть может, промахнулись с выбором дела. Наши пусковые предметы, как и наши слова, происходят из одержимостей, коим следует сдаться — любой житейской ценой.

О причудливых текучих законах того, что именно там, внутри, случается, чтобы произвести текст, об алхимии и о технике письма — «Пусковой город». Это не учебник, хотя частью состоит из того, чему Ричард Хьюго учил студентов в своем классе творческого письма, это сборник эссе. Некоторые вещи можно разложить по полочкам, например, рассказать о звучании и порядке слов — у Хьюго тонко отлаженное чувство слов, он глубоко наблюдателен и афористичен. Но что-то описывается только косвенно, только в пробелах между словами, повествующими совсем, казалось бы, о другом.

Небольшая книжка Хьюго такой эстетической и смысловой плотности, что трудно читать залпом. Быстро насыщаешься — такое обычно бывает от стихов. Велико искушение постоянно останавливаться, нежно брать какую-нибудь фразу в руки и долго с удовольствием вглядываться в ее мерцающую глубину, то так, то эдак поворачивая. Время от времени искушение вырастает в необходимость — остаться с той или иной мыслью наедине и прожить с ней маленькую, но бурную любовную мыслежизнь.

Я держу себя в руках, чтобы не вывалить вам здесь простыню цитат и не отобрать наслаждение самостоятельной находки рассыпанных сокровищ, но кое-что не выписать не могу.

Стоит ли отвергать себя, если считаешь пуговицы или щиплешь травинки, когда цивилизация говорит тебе: «Слушай, нашел время!»?

Акт воображения — акт принятия себя.

Не убежден, что внезапная популярность курсов творческого письма — удача. Может статься, это наш крах. Это становится больным местом на факультетах английского. Запись на творческое письмо все растет, а на литературу — падает. Не очень понимаю, почему так, и не уверен, что крен этот — здравый.

Свое стихотворение ни на чье не променяешь. В противном случае придется променять и жизнь, что означает пережить заново все боли и радости, в комплекте.

Никогда не желайте сказать что-либо так сильно, чтобы отказаться от возможности найти что-нибудь получше.

Начиная писать, вы, может, не сознавая того, доносите до страницы одну из двух своих позиций. Первая: любая музыка должна подчиняться истине. Вторая: любая истина должна подчиняться музыке.

...жизнь в писательстве — медленный, накопительный способ принятия состоятельности собственной жизни. Ну что за глупость такая. Мы преем над стихотворениями лишь ради осознания того, что животным известно инстинктивно, и это видно из их поведения: моя жизнь — это все, что у меня есть. Нам всем неплохо бы это понимать, даже если метод понимания в нашем случае столь болезненно затейлив.

Никогда не беспокойтесь за читателя и за то, что он там себе поймет. Когда пишете, оглянитесь — у вас за плечом нет никакого читателя. Есть только вы и страница перед вами. Одиноко? Славно.

«Пусковой город. Лекции и очерки о поэзии и писательстве». Предзаказ книжки

Из жизни карликов

Гарольд Пинтер, «Карлики»

Лен, Марк и Пит – три приятеля, которые живут в Лондоне и ведут бесконечные разговоры, на первый взгляд – ни о чем. Лен – философ, Марк – актер, Пит – вообще странный человек, постоянно выясняющий отношения со своей девушкой Вирджинией. Впрочем, Вирджинию связывают какие-то (поначалу – не очень понятные) отношения и с остальными друзьями. И вот еще что – воспаленное воображение Лена рождает чудовищ, а именно – карликов, пожирателей падали, которые преследуют его по страницам романа…

Лауреат Нобелевской премии по литературе, великий британский драматург, один из столпов «театра парадокса», Гарольд Пинтер написал этот роман в начал 1950-х годов, еще до своих знаменитых пьес, перевернувших само понятие драматургии. Потом он еще два раза обращался к этим самым «Карликам». Сначала, в 1960 году, переделал роман в пьесу. Потом, спустя тридцать лет, сократил сам роман и, переписав отдельные его эпизоды, подготовил к публикации. Именно по эту, переработанную версию, я и пишу.

Пинтеровские «Карлики» - многословный, непонятный и бессюжетный роман о дружбе, одиночестве и предательстве. Тот, кто сможет продраться сквозь бесконечную демагогию трех главных героев книги, кто сумеет вычленить из нескончаемых псевдоинтеллектуальных рассуждений редкие намеки на характеры персонажей, тот к финалу даже сможет в нескольких словах пересказать, о чем же Пинтер написал свою книгу. А в конце, после всевозможных предательств и ссор, на последних страницах романа герои, чьи монологи на протяжении всей книги становились все длиннее и запутаннее, разразятся злыми, яростными монологами, чтобы высказать друг другу то, что сами пытались сформулировать. И именно в этих, последних репликах Пинтер и зашифрует свое послание, ради которого придумал и трех героев, и завладевшую их умами девушку Вирджинию, и чудовищных вездесущих карликов. А когда исчезнут и сами карлики, станет совсем страшно.

"Оно любило осуществляться" (Марк Аврелий)

"Творческая личность", Дэвид Голдстайн, Отто Крегер

У Юнга есть мнение, что людей можно разделить на 16 типов личности, в зависимости от предпочитаемых ими реакций на разные раздражители вроде информации или людей =)

А у Майерс-Бриггс есть опросник, который людей на эти типы делит (гуглится по словами тест MBTI, активно используется в Штатах в том числе при приёме на работу, чтобы заранее знать подвохи, если кто захочет пройти, будьте готовы, что там под сотню вопросов)

Вообще всё это называется соционикой, про которую принято кричать, что она не наука, а около-астрономическая забава, которую бы не одобрил Шелдон наш Купер и тем более Бенедикт наш Камбербэтч. Ну и правда, делить людей на интро- и экстравертов и общаться с ними исходя из этого примерно так же странно, как общаться с кем-то толь ко с позиции "она же женщина" и не учитывая совсем, что ещё и человек, и её кто-то воспитывал, и сама менялась, читала разные книжки и получала разный опыт.

Крутость книжки "Творческая личность" в том, что она не говорит про межличностные отношения, а строго рассказывает только о творческой деятельности, на которую как раз напрямую влияет типология.

Насколько тесно переплетаются тип психологического склада личности и особенности её креативности? Действительно ли у каждого человека своя особая креативность?

От типа креативности зависит даже то, как мы решаем повседневные задачи: например, как быстренько сообразить что-нибудь на ужин для семьи или проложить новый маршрут до офиса в объезд начавшейся стройки, не говоря уже о решении более важных жизненных проблем. Чем бы мы ни занимались,  каждого есть свой индивидуальный стиль самовыражения — выражения нашей уникальной креативной личности, — отличающий нас от других людей. Начав разбирать все эти разнообразные проявления креативности, замечаешь, что у нас у всех есть некие общие черты: определённые предпочтения в способе сбора информации, в подходах к её анализу и принятию решений на её основе, а также в выборе поведения на базе этих решений. Именно от этих предпочтений и зависит стиль проявления вашей креативности.

"Храня ореол таинственности, люди искусства редко признаются, что их креативность зиждется на двух китах: на идеях и приёмах работы. Правда состоит в том, что идеи и приёмы — это разные вещи, а хорошая новость такова: во-первых, у всех нас есть голова, в которой возникают идеи, и, во-вторых, мы все в состоянии освоить те или иные приёмы."

Если кто не творческий насквозь артист и потому считает, что это всё вообще не для него информация, то вот — "независимо от того, стремитесь вы к креативности или нет, она часть повседневной жизни... Это акт придумывания чего-то нового."

Первая часть книги поможет определить свой тип личности.

1 глава — мифы о креативности. Всякое "ну я-то не такой", "этому нельзя научиться", "они странные вообще", "я слишком стар для этого", "у меня нет для этого денег", "я вам не богема", "всё уже придумано", "это слишком личное, чтобы показывать другим", "оставьте меня в моей зоне комфорта, я не хочу креативить, аааа!" и "типология личности загоняет меня в рамки, а я ужасно уникальный, как снежинка". 

2 глава — краткое знакомство с общими чертами определения своего места в типологии. И как себя таки определить, если по этой главе не получилось. То есть, как выбрать свой способ сбора информации, свой подход к анализу информации, тип принятия решений и определить манеру дальнейшего поведения.
     Накапливаете ли вы опыт среди людей или в одиночестве.
     Анализируете полученные данные конкретно, органами чувств или интуитивно, в общих чертах, умозрительно.
     Принимаете решения исходя из объективной ситуации и понятий справедливости или из своих представлений о добре и зле и из заботы о людях.
     Как долго вы готовитесь к действиям и насколько готовы менять планы.

3 глава — как раз более подробные описания каждого пункта из восьми "предпочтений". Очень здорово, что кроме просто описаний, даются немедленные советы по каждому пункту, например, если вы интроверт, то какие у вас "слепые зоны", в каких условиях у вас лучше всего получается творить, и как повысить креативность, задействуя сильные стороны

4 глава начинает рассматривать комбинации из этих предпочтений, получается этакое 3Д, наложение картинок друг на друга, придающих объем.

Вторая часть книги описывает подробно все 16 типов личности, по комбинациям из всех четырёх "предпочтений"

В третьей части говорится, какую роль в команде играют разные типы;

на что обращают внимание критики разные типов;

какие главные вопросы при оценивании любого творчества задаёт себе каждый тип личности;

как по манере писать картины можно определит тип личности, какие типы предпочитают скульптуру, зачем разные типы идут на сцену, как используют письменную речь (+пара советов, о чём писать, чтобы было интереснее всего), что мотивирует людей заниматься музыкой и танцами, как разные типы проявляют себя в приготовлении пищи;

зачем и как разные типы шутят =)

откуда черпать вдохновение, если вы "застряли";

как найти себе работу по душе;

как повысить свою конкурентоспособность;

как поступать со своими инновациями;

как поддержать креативность в детях, в том числе в школе;

как оценивать потребности вашей аудитории;

и как восполнять энергетический запас.

Вот тут, кстати, дают скачать главу для ознакомления

На диван или в море?..

"Поворот все вдруг", Сергей Колбасьев

Когда в детстве читаешь книжки про всякие приключения, то естественным образом примеряешь себя на место главных (или не очень главных героев): хочется скакать по прериям, прорубаться сквозь джунгли, биться насмерть в доспехах, летать в облаках, покорять вершины, преодолевать препоны, бороздить океаны и добывать сокровища. Короче, ассоциируешь себя с описываемыми персонажами. 

Когда становишься постарше (сильно постарше), то начинаешь благодарить Бога, что тебе не достались вот эти все перипетии. Потому что, ежели б они достались, то, возможно, ты бы сейчас не сидел в относительно теплом месте и не писал бы вот эти вот строки. И книжки про приключения читаются совсем иначе – ровно с тем же интересом, но и с невероятным облегчением – ну да, мещанским таким, сибаритским и гедонистичным – дескать, пронесло.

В случае с писателем Колбасьевым это облегчение получается удвоенное – потому что писатель Колбасьев, в отличие от, скажем, Александра Дюма, взаправду испытал то, о чем писал, но немногие об этом знают хотя бы потому, что вообще немногие знают писателя Колбасьева. А он был настоящий-пренастоящий моряк и действительно воевал на море – а война на море – она, наверное, пострашней, чем война в окопе, хотя бы просто потому, что выжить в окопе запросто можно в одиночку, а на корабле – это если только сильно повезет, потому что корабль идет ко дну вместе со всем экипажем сразу. Впрочем, что это я рассуждаю о том, чего мне не довелось испытывать...

Сергей Адамович Колбасьев учился в настоящем дореволюционном Морском кадетском корпусе (который выпускал гардемаринов), потом стал, что называется, краснофлотцем (и вот эти три короткие повести – они как раз про корпус и про краснофлотство), повоевал, потом поработал на разных советских должностях, ездил за границу, писал книжки про море, два раза был арестован, но освобожден, а на третий раз – расстрелян. Обычная такая судьба романтика, попавшего немного не в свое время. Да, а еще он был любителем и популяризатором “музыки толстых” (если помните старый милый фильм “Мы все из джаза” – так там актер Брондуков как раз имитирует эксперта по заграничной этой заразе, прикидываясь именно капитаном Колбасьевым).

А книжки-то – они про любовь к морю, к риску, к дружбе, к каким-то ценностям типа чести (которые никому потом не показались ценными, но это – отдельный вопрос), про сложность выбора в смутное и мутное время, про верность профессии, и так хорошо их читать, лежа на диване, и так горько понимать, что писатель Колбасьев мог бы их еще понаписать, выйдя на пенсию и лежа на похожем диване, но не вовремя писатель Колбасьев окончил Морской кадетский корпус...

День рождения Ф. С. Фицджеральда

"Ночь нежна", "Великий Гэтсби"

Переводя некоторое время назад юмористический путеводитель по Шотландии, я обнаружил там фразу: «Из других великих писателей укажем … ну и, конечно, великого Скота Фитцджеральда («Скот» же означает – “шотландец”)», показавшуюся мне неслучайной, поскольку последние полгода я на этого самого «шотландца» и потратил – сначала переводил «Великого Гэтсби», которого предпочел бы назвать «грандиозным», теперь вот надеюсь в ближайшие дни закончить «Ночь нежна».

Оба романа я прочитал на поздней заре туманной юности и, помнится, второй понравился мне больше первого. Сейчас я этого не сказал бы – оба лучше. И обоим (или это у меня так получилось) присуща некоторая безысходность. Только в первом речь идет о тщете упований и попыток вернуть прошлое, а во втором о тщете чего бы то ни было.

Включая и попытку адекватного перевода. Фитцджеральд был поэтом, а поэзия, как известно, непереводима – адекватно. Потому-то одно какое-нибудь великое стихотворение и переводится по многу раз – переводов того же «Гэтсби» насчитывается, если не ошибаюсь, пять не то шесть. Теперь еще один добавился.

Флэнн О'Брайен и его невозможные ердёври

"Третий полицейский", "О водоплавающих" (хотя он не так называется) и все остальное Флэнна О'Брайена

Лучшее из Майлза: Избранное "Переполненного горшочка", фрагмент (перевод вашей покорной)

Майлз на Гапалинь

— Я вам расскажу кой-чё путного.
— В самом деле?
— Вам смешно будет.
— Как прекрасно.
— Брат мой учит французский. Брат мой всю свою фатеру на уши поставил, что невры у пол-шоблы евонной в тряпки.
— Как это характерно для вашего родственника.
— Брат мой спускается к завтраку недели две назад, опоздамши на десять минут. И я вам скажу кой-чё путного. Что у брата маво — силы небесные — на шее?
— Теряюсь в догадках.
— Галстук-бабочка, простигосподи.
— Понятно.
— Галстук-бабочка, и крапинки на ём. Едрень. Я чуть не отошел. Куда смотреть, не знал, как увидел галстук-бабочку. Тут и сказать-то... нечего, знаете ли. Брату моему не понравилось бы.  Брат мой очень паршивого мнения, когда на личности переходят. Вы не знали? Канешное дело, это всем известно.
— Я не знал.
— В общем, шобла старательно делает вид, что отчаянно завтракает и никакого внимания не обращает на молодца нашего, но ясно что ни одного там не было, кому невры не скрутило от вида брата маво. Будь здрав атмосфера была – неистовая. А что же молодец наш? Сел и стал есть?
— Поразительно, если бы так все и было.
— А вот и нет совсем, господин хороший, пошел он к каминной полке и давай крутить, да вертеть, да всяко вошкаться с часами, и так прищурится, и так посмотрит, и эдак поглядит – минут пять, а потом берет спички и давай палить их, чтоб лучше рассмотреть, и так на них воздействует, и эдак вокруг них пируеты пляшет, и все не уймется, вот ей-ей будто ищет клеймо на них какое. Стекло открыл... закрыл... открыл... захлопнул опять – а это прямо невры нужны, как у железного человека, чтоб сидеть и харчи в себя пхать. Неистово.
— Не сомневаюсь.
— И сидим мы такие всей шоблой, ждем когда ж грянет, а хозяйка — та вообще цвета меняет, как что в цирке. Кто не потел, так то я. А опричь меня невры у всей шоблы в лоскуты.
— Молю, переходите к развязке.
— И вот будь здрав грянуло. Вообще не поворачиваясь, брат мой говорит очень странным голосом. Не вижу ЕрДёврей, грит. Не вижу ЕрДёврей. Едрень. Вы знаете, что это?
— Что же?
— Шобла чуть не отошла. Бедная хозяйка – прямо слезы на глазах. Что это, грит. Но брат мой не делает виду, что слышит, усаживается весь с лицом насупленным и начинает чай глотать, и прямо видно, как бабочка у него елозит, когда молодец наш глотает полный рот. И за все доброе утро ни слова больше.
— Понятно.
— И следом наша бедная хозяйка побежала в город, на Мур-стрит, и в каждой лавке на улице поискала излюбленную брата маво кормежку, но все без толку, она потому что не знала, ее вразвес продают, или в мешке, или в банке. Ближе всего к французскому, что ей подвернулось, были французские бобы. И что она делает, когда у нее только такая еда из французского есть, так наутро она раскладывает перед братом моим на завтрак . Что это, грит брат мой. Это они и есть, французские садовые овощи, грит хозяйка. Земля Франции, грит брат мой, отродясь не видала такова.
— Вот что следует называть «на колу мычало».
— Дале боле. Брат мой купил теперь себе банку ЕрДёвря прямо в спальню. Завтракать в постель и пить тэ из стакана! И не снимает вообще бабочку с шеи ни в жисть.
— Следует полагать, что это лишь начало.
— Брат мой грит не знает зачем он живет в этой стране вообще. Очень паршивого мнения. А вот и мой автобус! Привет!
— Привет.

* * *

Что мне вам сказать обобщающего об О'Брайене? Есть такой редкий ментальный ген, за которым я охочусь в литературе последние лет пятнадцать. Это такой особый вид инопланетного абсурда, в котором растворяется привычная черная белизна (белая чернота) хорошего-плохого, умного-глупого и все остальные единицы и нули. Это другая система думательных координат. Так умели уже помянутые Беккет и Джойс, Хармс и обэриуты, умеет Стоппард, немножко Горчев (когда был) и Воронежский. Я бы мечтала так писать. Счастье, что, читая такие тексты, я подключаюсь к этому измерению, к этому вогнутому глобусу с двумя ручками, к этому транзистору на селедке и моржовом киселе.

Эти тексты читают, чтобы углупиться (TM). Это не детство и не мудрость человечества, не новая свобода и не церебральная гимнастика. Это западная версия из-умления.

Собачьи уши, четыре штуки пенс (перевод её же)

Майлз На Гапалинь

Позвольте объяснить, о чем речь. Добрище в книжных магазинах смотрится совершенно не читанным. С другой стороны, латинский словарь школьника выглядит зачитанным в клочья. Сразу видно: этот словарь открывали и копались в нем, вероятно, миллион раз, и, если б мы не знали о том, сколько этот школьник получает по ушам, решили бы, что мальчик без ума от латыни и не выносит разлуки со своим словарем. Вот чего желает безлобый: одного взгляда на его библиотеку должно хватать, чтобы произвести на друзей впечатление высоколобого. Он покупает громадный том, посвященный русскому балету – желательно, писаный на языке этой далекой, но прекрасной страны. Наша задача – преобразить эту книгу за сообразно непродолжительное время так, чтобы любой наблюдатель заключил: хозяин книги практически жил, ел и спал с ней многие месяцы. Можете, конечно, если хотите, предложить изобретение прибора, приводимого в движение компактным, но производительным бензиновым мотором, – прибора, который «прочтет» книгу за пять минут вместо пяти или десяти лет, всего одним движением рубильника. Однако такой подход – дешев и бездушен, как и время, в котором мы живем. Никакая машина не проделает эту работу лучше мягких человеческих пальцев. Обученный, опытный упромысливатель книг – единственное решение этой современной социальной задачи. Что же он делает? Как он это делает? Сколько это может стоить? Какие бывают разновидности книжного упромысливания?

На эти и многие другие вопросы я отвечу послезавтра.