Серж Генсбур, счастливый человек

"Евгений Соколов", Серж Генсбур

Это будет не о книжке, а о ее авторе. Хотя что бы ни сказали уже о Генсбуре, окажется неправдой.

Что бы ни написали о нем, неизбежно будет повторением. Таково свойство живых легенд, становящихся мертвыми мифами.

Серж Генсбур, жизнь которого сейчас кажется нескончаемой чередой скандалов и вызовов обществу, сдался своему неуемному сердцу десять лет назад. Жизненная статистика очень проста -- осталось больше двухсот песен и примерно столько же колоритных историй, которые хочется пересказывать друзьям.

В самом начале его поддержал Борис Виан, один из основателей школы шансона Сен-Жермен-де-Пре. Виан разглядел в пианисте кабаре «Милорд д'Арсуй» личность, полную очарования цинизма и черного юмора. Сочетание, близкое самому Виану -- лиризм и мизогиния, нежные лилии, растущие из легких, «женщинам не понять». Недаром Виан, представляя слушателям одну из первых -- теперь уже коллекционных -- 25-сантиметровых монофонических пластинок пианиста, решившего, что лучше него его песен все равно никто не споет, говорил о необходимости «орать против -- против ложных песен и против лжи в песнях». Искренность своего уникального голоса тоже может быть модной.

Для высоколобой публики Левого Берега в конце 50-х годов Генсбур оказался находкой -- Мишель Арно и Жан-Клод Паскаль, видимо, уже начинали утомлять искушенный слух. А у Генсбура, только начинавшего путь к полному воплощению собственного эго, уже в самых ранних песнях сквозил веселый фатализм -- «к черту торпеды, полный вперед...»

Критиков и коллег привлекали его наблюдательность и восприимчивость ко всему новому. Он быстро впитывал и адаптировал музыкальные идеи, превращая их в талантливые свежие мелодии: собрание его песен -- почти энциклопедия музыкальных стилей конца века. Он не опережал слушательскую моду на ту или иную разновидность музыки -- он ее разрабатывал и делал собственно модой. Делал музыку.

Его называли смелым экспериментатором просто за то, что он пел не на выхолощенном академическим бдением стерильном французском, а говорил со слушателями так, как они разговаривали между собой за столиками кафе на Левом Берегу. До Генсбура никому не приходило в голову петь песни, в которых обыгрываются названия небоскребов Нью-Йорка или пузыри диалогов из комиксов, хотя Америка оставалась прекрасной мечтой об иной культуре для тысяч французских меломанов. Генсбур написал для них яркую поп-артовую икону.

«Ужас обыденности» -- постоянная мишень его песен, от «сиреневого контролера» из метро до «моего легионера». Этот ужас не давал ему покоя всю жизнь, его он отторгал, пускаясь в хорошо отрекламированные излишества, его высмеивал зло и скабрезно. Дело поэта -- всегда быть против того, что его окружает. Генсбур даже курил безостановочно «из ненависти к кислороду». А на другом конце провода противостояние лирика и мира понимается только как скандал и намеренный эпатаж. Сплошной «Реквием по пизде».

Этот порочный круг замыкался в его отношениях с женщинами, казалось бы, становившимися реквизитом его практических шуток над обществом. Юная Франс Галл обиделась за «анисовые леденцы», Брижит Бардо -- за то, что Генсбур записал на пленку ее оргазм. В жизни Генсбура было много блистательных женщин -- Джейн Биркин, Катрин Денёв... Можно было бы сказать, что эгоманьяк Гинзбур просто использовал их. Но. В своих мемуарах «Инициалы Б.Б.» (1996) Брижит Бардо тем не менее написала о своем былом возлюбленном: «То была безумная любовь -- такая любовь бывает только во сне, любовь, которая останется в памяти и у нас, и у них...» Публика постоянно оставалась третьим и далеко не лишним партнером любовной игры Сержа Генсбура. «Нравственность -- газ по всем этажам,» как он написал в 1979 году в своей версии национального гимна Франции.

Другой великий иконоборец другой страны, Уильям Барроуз в конце жизни написал: «Людям и критикам нравится думать, что я в отчаянии, поскольку им очень не нравится считать тех, чей образ жизни они не одобряют, счастливыми людьми... Фройд говорит, что единственные счастливые люди -- те, чьи детские мечты осуществились. Опасность в том, чтобы пройти по жизни, ничего не видя».

Наверное, за 63 года жизни Серж Генсбур все же стал счастливым человеком.

Некоторая версия этого текста была когда-то опубликована в газете "Алфавит" (кажется).

...А завтра он съест твоих детей!

"Нелепые доводы", Али Альмоссави

Сегодня будет эфир с картинками.

Как часто вам хочется настучать своему собеседнику в Фейсбуке (или не своему, и не только в Фейсбуке) чем-нибудь тяжелым по голове? Так вот! Эта книжка для подобных целей не годится — она маленькая, тонкая и легкая. Но, как все мы прекрасно знаем, стучать по голове можно по-разному — например, фигурально. Для этого книжка в самый раз, правда, ее придется сначала прочесть, но, см. выше,— она тонкая. Да еще и с картинками.

Тем не менее, концентрация здравого смысла на квадратный сантиметр здесь зашкаливает. "Нелепые доводы" — словарь основных логических уловок и ошибок, совершаемых нами в припадках нечистоплотной или просто запальчивой риторики. Читатель с легкостью опознает горсть примеров из жизни в описании некорректных аргументов вроде "Ложной дилеммы", "Отравления источника", "Ассоциативного обвинения" и т.д. Вы всегда знали, что здесь риторическая ловушка, но, может быть, не знали, как она называется и как корректно опровергается формальной логикой. Так вот. Тут все изложено — сжато и забавно. Можно брать на вооружение в спорах.

А может быть, получится и себя на чем-то таком поймать, и вовремя остановить занесенные над клавиатурой пальцы, и задуматься на мгновенье, прежде чем что-нибудь сказать.

Довод в стиле «скользкий уклон» пытается отвергнуть утверждение, указывая на то, что его принятие несомненно приведет к последовательности событий, одно или несколько из которых нежелательны.

«Обращение к большинству». Такой довод предполагает вот что: если значительное количеств людей или даже большинство верит во что-то как в данность, значит это что-то — истинно.

«Не потому что». Эта ошибка возникает, когда некоему событию приписывают причину без доказательства того, что она существует.

(Нет, с мамой не поможет.)

Элементарно, Ватсон

«Пчелы мистера Холмса», Митч Каллин

Знаменитому Шерлоку Холмсу перевалило за 90 лет – он разводит пчел где-то в Суссексе и старается как можно реже общаться с многочисленными поклонниками, которые знают его лишь по книгам доктор Ватсона, но стремятся как можно ближе познакомиться с гением частного сыска. Доктор Ватсон, к слову, давно умер, а у самого Холмса порой отказывает память. Но он продолжает жить: он дружит с мальчиком – сыном служанки, читает книги, пытается описать на бумаге одно свое старое дело, подарившее ему единственную в его жизни любовь, оставшуюся несбывшейся. Кроме того, он вспоминает недавнюю поездку в Японию, которую совершил в поисках растения, якобы способного продлить жизнь, хотя он не хочет жить вечно. Его путешествие проходит через Японию, пережившую атомные бомбардировки, но и там от мистера Холмса ждут, что он – единственный, кто сможет приоткрыть завесу тайны над делами давно минувших дней. Между тем, сам Холмс, опирающийся на две палки, чтобы легче было ходить, увлечен пчелами и собственными спутавшимися воспоминаниями.

Американец Митч Каллин («Страна приливов»), написав продолжение, а вернее – окончание истории по великого детектива Шерлока Холмса, каким-то образом умудрился создать совершенно английское литературное произведение. Его «Пчелы мистера Холмса» – не детектив, хотя в нем присутствуют и детективные линии. Это и не антивоенный памфлет, хотя появляющиеся перед глазами Холмса пейзажи голодной и униженной Японии не пугают, но гнетут и заставляют втягивать голову в плечи. Книга Каллина – очень медленное, как вечерние воспоминания, повествование, в котором реальность сплетается с порождением не слишком крепкого старческого разума, а анализ, который предпочитает Холмс всему остальному, наталкивается на единственное возможное препятствие – время. Жизнь оказывается куда более непредсказуемой, чем остроумный вымысел доктора Ватсона. И именно об этом – тонкая, умная и очень неторопливая книжка Митча Каллина, у которой, пожалуй, есть только один недостаток – она заканчивается.

Всё в твоих руках

"Я умею прыгать через лужи", Алан Маршалл

Алан родился в семье объездчика лошадей.

Правда, круто?

Вот твой отец кем работает? А? Ага! То-то же.

И Алан, конечно, хотел быть как папа — сжимать ногами круп дикого, необузданного коня, пытающегося избавиться от тебя любой ценой, и спустя какое-то время подчинить его своей воле, заставить слушаться себя.

В шесть лет Алан заболел полиомиелитом, единственный во всей округе, и у него отнялись ноги. Точнее, одна нога больше ничего не чувствовала и не двигалась, а на другую можно было немножко опираться (он называет её "хорошая нога").

Мне кажется, эту книжку надо в обязательном порядке читать в детстве, просто потому, что так куда проще вырасти хорошим человеком:

— когда видишь, что мама Джо, лучшего друга Алана, никогда не замечала его ног и костылей и коляску;

— когда видишь, что ребята в основном считали болезнь Алана не поводом для жалости, а крутостью, на коляске-то можно кататься!

— когда видишь, что рабочие никогда не причитали над ним, а скупо хвалили сильные руки Алана, когда он отправился поработать вместе с лесорубами;

— когда видишь, как сам Алан, несмотря на то, что в нём живёт и Другой Мальчик, "слабый, всегда жалующийся, полный страха и опасений", никогда не просит об одолжениях, хотя иногда просит о помощи, но в целом старается всё делать сам, дерётся со школьным недругом ("если ты сам не сдаёшься, то тебя никогда не побьют"), участвует в беге наперегонки, учится плавать, спускается в кратер потухшего вулкана, и ездит верхом. Совсем как отец.

Потому. Что. Он. МОЖЕТ.

Чудовищный Гранже

Романы Жана-Кристофа Гранже

Жан-Кристоф Гранже – один из самых ужасных писателей на свете. Но не в том смысле, про который вы было подумали. А в том, что его извращенно-болезненное воображение позволяет ему сочинять такие кошмары, которые вводят потребителя то ли в панику, то ли в депрессию – это уж на выбор.

Принято говорить, что жизнь (судьба, Бог, агностическое Провидение и т.д.) гораздо изобретательней на сюжеты, чем какие-то там писатели. В случае с Гранже это неправда. К счастью для нас с вами. Потому что, если бы в жизни происходили бы все те чудовищные вещи, которые Гранже с чувством расписывает в своих книжках, то, боюсь, нам с вами было бы не до книжек – знай только борись с маньяками, копайся в мистической конспирологиии да распутывай всемирные заговоры.

Жан-Кристоф Гранже – писатель не так чтобы “ровный”, и не все его романы патологичны до нужного уровня. Кое-где списывание нестыковок на потусторонность и необъяснений сюжетных странностей мне представляются свидетельствами невозможности выкрутить интригу по-честному. Но несколько романов – отменны, причем по разным параметрам. Тут уж надо выбирать: кому какой ужас по сердцу. Однако сделать выбор можно только по прочтении, так что я просто посоветую, не утомляя читателя пересказом содержаний.

“Багровые реки” (даже если вы смотрели кино с Жаном Рено и Венсаном Касселем, то все равно это было не вчера, и вы уж все позабыли).
“Полет аистов”.
“Пассажир”.
“Кайкен”.

Меня давно уже интересует, как это такой мрак сгустился внутри писателя Гранже – ну вот ведь просто невозможно в подробностях сочинять такие чудовищности, и при этом спокойно завтракать, к примеру, яичницей с колбасой, отвозить ребенка в школу, смотреть по телевизору футбол и вообще делать все то, что делают стандартные граждане. Нельзя, погружая читателя в бездну ужаса, не погружаться туда самому. Или я чего-то не знаю про писательское мастерство и писательский же цинизм. Впрочем, это как раз тот случай, когда многие знания – сами знаете что...

Я очень хочу дочитать этот роман до конца, но...

"Сфера", Дэйв Эггерс

Я читаю «Сферу» Дэйва Эггерса, и понимаю, что эта вещь куда круче его предыдущего романа «Голограмма для короля». А ведь эта самая «Голограмма» не давала мне спать, я читал её в метро, на работе, во время ужина и вообще – в любую свободную минуту. А сейчас не отрываюсь от «Сферы». Она меня затянула в себя, как в воронку – чем дальше я читал, тем стремительнее нёсся! И тем увереннее говорил друзьям: это надо прочитать всем! Обязательно! Это же так точно всё!

Всему виной моя недавняя поездка в Америку. За пару дней до отъезда я побывал в Силиконовой долине. И попал в «Гугл» в качестве гостя. Бывшая коллега по радио пригласила – она там начальник какого-то большого отдела. И я увидел рай. Коммунизм. Чистое счастье. Волшебство. Воплощенные мечты. Утопию. Называйте, как хотите. Но это – восторг и незамутнённая радость.

При чём тут Гугл? При том, что Мэй, героиня романа Эггерса «Сфера», устраивается на работу в эту самую «Сферу». И то, как описывает автор эту компанию, – точная копия того, что я видел. Вот Мэй проходит дружелюбное собеседование, вот она уже нуб, начинающий сотрудник, вот её первый удивительный день, вот удобнейший кампус, вот кафе с бесплатной и правильной едой, вот приветливые коллеги, больше похожие на любящих братьев и сестёр, вот отпадная вечеринка… С первых минут барышня понимает, что вытянула самый счастливый билет в своей жизни.

«Сфера» (которая по задумке автора круче всех гуглов и фейсбуков вместе взятых) всегда на шаг, а то и на все десять опережает время. В ней работают самые талантливые, самые доброжелательные, самые умные в мире люди. Они радостно помогают Мэй освоиться на новом месте, дают полезные советы, протягивают руку помощи. И все вместе, всей «Сферой» творят новый дивный мир. Где все и всё открыто. Где все про всех всё знают. Где нет места преступлениям, грязным тайнам, подлым намерениям. Где все – как одна семья, каждый день на виду друг у друга. Ну а что в этом плохого, если ты – добропорядочный гражданин?

Пиши собственные статусы и читай, что пишут другие, ставь лайки, твори добро, не забывай благодарить и помогать всем, кто в этом нуждается, и будет тебе счастье. Потому что «Сфера» желает добра. Абсолютного добра. И каждую секунду следит за тем, что происходит в мире. В каждой его точке. На каждом сантиметре планеты. Такое вот будущее. Когда всё напоказ. И ничего не спрятать.

В какой-то момент прекраснодушная история о светлом утопическом будущем плавно и почти незаметно стала превращаться в тревожную антиутопию. И встреченная бешеными аплодисментами сотрудников речь одного из руководителей «Сферы» о том, как он расставил маленькие и совершенно незаметные камеры в сотнях точек планеты, уже не кажется столь однозначно правильной. Именно в этой точке повествование для меня преломилось. Чем дальше, тем тревожнее я себя чувствовал.

И в какой-то момент остановился и отложил книгу. Я очень хочу дочитать этот роман до конца. Я очень боюсь его читать, потому что он может сломать моё представление о том образе жизни, который я веду сейчас, спокойно и свободно выкладывая в интернет свои мысли, страхи, радости и прочее. И делаю это – да, признаюсь – ради ещё десятка лайков или перепостов. Книгу я, конечно, дочитаю. Но сохраню ли после этого свои аккаунты в ЖЖ, ВКонтакте и на ФБ – не знаю…

Справка о справке об авторе об авторе. Тс-с-с.

"Майкл Мартоун", Майкл Мартоун

• К сожалению, существующие «объяснения» несколько, на мой взгляд, надуманны и ещё менее понятны, чем само объясняемое явление.
  
  Бенуа Мандельброт, создатель фрактальной геометрии

  ---

Майкла Мартоуна на русский язык переведено текстов ровным счетом одна штука: в сборнике авторских фантазий на тему мировых сказочных эвергринов "Папа сожрал меня, мать извела меня". Больше (пока) ничего нету. У Майкла Мартоуна накоплено несколько сборников литературоведческих лекций и рассказов и еще нескольких книг, которые (скучно) можно было бы назвать "романами в рассказах" ну или какой-нибудь "лоскутной прозой". Постмодерном каким-нибудь можно было бы назвать. Это все не важно.

Вот эта его книга — тоже сборник, формально говоря. Сборник пятидесяти справок об авторе, каждая предыдущая — справка об авторе остальных последующих. Все они пятьдесят раз знакомят нас с личной и творческой биографией Майкла Мартоуна, которые, марсиански говоря, — пятьдесят разных людей. Вообще разных. То есть не один, скажем, весельчак все время, а второй — только иногда. А один весельчак, а другой, наоборот, — бейсболист и одновременно писатель. Объединяет всех этих людей только то, что они родились в Форт-Уэйне, Индиана. Все остальное — свернутые в голограмму (которая, как известно, содержит в каждой своей точке всю себя) истории детства, юношества, зрелости и старости совершенно разных людей. Но — не могу вам объяснить как, но уверена, вы это с легкостью предположите по себе, — все они Майкл Мартоун. Или вы лично.

Вы же хотели бы себе пятьдесят разных биографий разом? Ну и вот.

Все пятьдесят биографических справок, как и полагается в этом жанре, — вроде как смесь сентиментального формализма, отчужденности энтомолога (о этот запах энтомологического любопытства биографов, не испытывающих испепеляющей страсти к своим описуемым!) и... мечтательности, с какой медиум вещает волю настоящего или воображаемого привидения. Но Мартоун мечет, как дротики, такие промытые, чистые от залапанности сантименты, такие горестно-прекрасные наблюдения Протея за самим собой, что хочется немедленно разрешить себе иметь не пятьдесят, а даже сто биографий. И решительно и безвозвратно сойти от этого с ума. Пятьюдесятью, нет, сотней разных способов.

Идеальные бродяги

"Луна неизменная", Д.С. Литерас

Это сага об идеальных бродягах: такими были бы битники после Вьетнама, еще более сломанные, но не менее живые. Очень жалко, что этой книжки не было у нас в начале 80-х, потому что Льитерас мог бы научить нас гораздо большему, чем какой-нибудь Ричард Бах, к примеру. Он гораздо беспонтовее и честнее. Хотя нынешней молодежи, у которой "духовный шоппинг" (а не тяга к знанию), трудновато будет ассоциироваться с бомжами средних лет, а нам, бомжам средних лет, уже не очень нужна дзэн-индоктринация. Но я бы рекомендовал Льитераса в обязательный курс всем искателям истины.

Но духовность и метафизика - ярлыки на этих романах, несколько вводящие в заблуждение. Это не пособие по духовному росту/поискам, это все же честная литература в битницкой традиции (недаром на полке у главного героя - Керуак и Бротиган), и мне кажется, как таковую лучше эту трилогии и рассматривать (целее будете). Герой-рассказчик - битник с Вьетнамской (а не Второй мировой, и в этом все различие) войной в анамнезе, он точно так же стремится к пониманию (не просветлению), старается обнять и постичь жизнь как есть, мотаясь взад-вперед по стране. Ну и, что немаловажно, у него, в отличие от персонажей Керуака, нет художественных амбиций.

И этим проза Льитераса похожа на прозу Буковски - непритязательно крепкая, высочайчей дисциплины лирическое высказывание, когда из жизненного потока выбираются только строго необходимые для замысла детали. В этой дисциплине Хэнку часто отказывают поверхностные читатели. Вот и здесь за обманчивой простотой распознать ту же дисциплину будет не очень просто (если не сложнее, чем у Хэнка, хотя внимание читателя не будут отвлекать "нижние чакры" - здесь, напротив, легче будет улекаться "духовным"; в общем, неизвестно, что лучше). И это лирическое высказывание не стоит путать с "акыническим" - мол, что вижу, о том пою: даже Керуак так не поступал, у него просто дисциплина высказывания отличалась.

На русском существует только первая часть "трилогии Роберта Льюэльина", собственно - вот эта. Очень жалко, что продолжения так и не последовало. Хотя есть в этом, наверное, какой-то кармический затык.

V значит V значит V

Томас Пинчон, "V."

Зная, что тебя ожидает головоломка, с самого начала вступаешь в игру внимательный, наготове, пристально выискивая, за какой хвостик потянуть, чтобы распутать узел. Спойлер: чтобы распутать — ни за какой. Но несколько нитей большей или меньшей степени извилистости проведут читателя каждая собственным затейливым путем. Держитесь крепко.

Очень скоро мне стало казаться, что в тексте нужно следить за увлекательными приключениями понятий одушевленности/неодушевленности, потому что слова эти встревают подозрительно часто. Оказалось, правда: умные комментаторы даже посчитали, что слов с этим корнем в романе около шестидесяти.

Мы имеем:

— одушевленного йо-йо, который не ищет в мире никакого смысла;

— его противоположность; и Квест по поиску Грааля с целью, по возможности, никогда его не найти, но продолжать питаться ощущением одушевленности, которое этот Квест дарит;

— женщину с титульным инициалом — Грааль наоборот, чья неодушевленность постепенно воплощается в ее теле, пока не оканчивается полной деконструкцией (причем ценными оказываются только искуственные ее составляющие);

— путешественника в поисках одушевленного места; он нашел только Ничто, облаченное в татуированную кожу, — и никогда не смог оттуда выбраться;

— священника, спустившегося в недра нью-йоркской канализации, чтобы спасти души тамошних крыс, которые, похоже, наследуют землю;

— поэта, вынужденного жить в мире вещей, которые просто есть, но видящего своей функцией — одушевлять их;

— неодушевленную девочку-танцовщицу; рабыню, лишенную души насильно; одушевленных манекенов;

— пластического хирурга, желающего привести тело своей женщины в эстетическое соответствие ее прекрасной душе;

— и так дальше, и дальше.

Начало XX века; колонизация как изнасилование. Секрет неудачливого путешественника из списка — будучи колонизатором, он не может найти место, в котором обитала бы душа. Он сам — агент истребления души, куда бы он ни пришел, там будет Ничто, потому что он носит его с собой.

Мир распадается, и страшные силы направлены на то, чтобы искуственно удержать вместе фрагменты, но нам этого не светит. Противостояние человека и механизма, оно же слияние человека и механизма; неестественность использования человека как предмета и неестественность придания миру объектов человеческих черт — и амбивалентность этих процессов.

Томас Пинчон раз за разом разворачивает нам мир, который не имеет законов и смысла, пока персонажи не наделят его таковыми.

После этого мир закручивается вокруг персонажа по созданным им самим правилам. И удушает. Однако это само по себе победа. Потому что все, чего ему на самом деле было нужно — убедиться, что правила игры существуют. Их нет, никаких внешних правил нет, «в жизни этой больше случайности, чем человек может за всю жизнь признать и не сойти с ума».

Но вместе со всем этим мне, читателю, сам Пинчон как раз создает сложно устроенное, продуманное, многоплановое пространство текста, в котором правила совершенно определенно есть, в котором автор играет осмысленно, в котором можно собирать паззлы в любом порядке, разгадывать шифры и строить теории, полагаясь на то, что, даже если ты не приблизишься к разгадке, ты хотя бы благословенно знаешь, что загадка была.
А вот V. может значить что угодно.

Мальчики и девочки

Поль Фурнель, «Маленькие девочки дышат тем же воздухом, что и мы»

Много, очень много маленьких девочек. Одна надевает на собственные кеды мамины туфли и решает идти по улице, пока у нее не вырастет грудь. Другая колет мертвую маму иголкой. Третья пытается понять, что такое взрослая жизнь или, хотя бы, любовь. Ну, и так далее. Сборник рассказов французского писателя Поля Фурнеля, последователя Раймона Кено, - собрание крошечных новелл про маленьких девочек на пути к взрослению. Это очень странно – такое ощущение, что взрослый дядя когда-то был маленькой девочкой. Потому что он пишет о них так, будто точно знает, что с ними происходит в самые разные моменты их жизни. Это не похоже на подглядывание в замочную скважину, это похоже на какое-то волшебство – Фурнелю удивительно точно и глубоко удается проникнуть в психологию детства. Но, уже в следующем сборнике рассказов, ему точно также глубоко удается проникнуть в психологию стареющих женщин. У маленьких девочек есть мечты, и они пока не знают, что с ними делать. У стареющих женщин мечты когда-то были, а сейчас у них появляется опыт, но они не всегда понимают, что с ним делать. В остальном – никакой разницы. Взрослые женщины до конца своих дней остаются маленькими девочками и продолжают дышать тем же воздухом, что и мы с вами. Только их взгляд на мир становится чуть менее оптимистичным. Хотя жизнь их не становится ни сложнее, ни легче – жизненный опыт не всегда помогает в процессе принятия важных решений. А от того, умеешь ты готовить или нет, не зависит, станет ли твоя жизнь счастливой.

Третий сборник рассказов в книге посвящен мужчинам, более того – мужчинам-спортсменам. О чем думает человек, выбравший путь метателя ядра? Что ощущает парень, который бежит стометровку за девять секунд – его даже не успевают снять телевизионные камеры, а его результат, по сути, мало кого волнует. И что чувствует еще один парень – боксер, который проигрывает раунд за раундом? Из чего состоит жизнь этих людей, стремящихся к рекорду или просто пытающихся быть лучше всех, или, наконец, помогающих кому-то стать лучше всех, оставаясь при этом в тени? Они же тоже, по сути, - маленькие девочки и мальчики, застрявшие в этом странном состоянии между невыносимым детством и сложной, непреодолимой взрослой жизнью, всегда заканчивающейся одинаково?

Книга Фурнеля – это трогательная, порой смешная и всегда пронзительно грустная книга о детстве, которое не заканчивается. И о взрослой жизни, которой не избежать. Это же так просто – маленькие девочки дышат тем же воздухом, что и мы. Просто мало кто об этом догадывается. Французский писатель Поль Фурнель знает это наверняка.

А глаз — как у орла!

"AirPano: мир с высоты"

Это что-то совсем невероятное. То есть, это даже не особо-то и книга, скорее, альбом с картинками. То есть, даже и не альбом, а какая-то кроличья нора, открыла полистать, и ууууух — через три часа ошарашенно подняла голову, перевернула на начало и снова воткнулась. Хотя я вообще редко на фоточки зависаю.

И всё же — не просто большущий альбом на хорошей бумаге, а ещё и короткие, в несколько абзацев, описания мест, словно в путеводителе (что необходимо, потому что немедленно хочется поехать вот туда. и вот туда. и в то место тоже непременно, поедем же, правда?). Плюс про каждое место даётся интересный факт на пару строк. И потом дополнением маленькая заметка очевидца, совершенно бесполезное для нас, праздных туристов-нищебродов, собирающихся во все эти дивные места без своего вертолёта, зато забавные байки дают ощущение родства. Да и мало ли что. Лучше знать, что в Праге не стоит на вертолёте зависать рядом с окнами правительственных зданий, а то могут попытаться упечь =)

Ах и ох, вы сами посмотрите:

Этап на Цюрих, срока огромные

"Мизерере", Жан-Кристоф Гранже (...н-ну, не вполне)

Несколько лет назад я ехал на поезде по Швейцарской конфедерации и, притомившись от великолепного, но слишком сильно подавляющего и, в общем-то, неизменного в своих и великолепии, и подавлении пейзажа, углубился в книжку.

Однако надолго углубиться не получилось, потому что место напротив заняла симпатичная женщина с двумя безумными детьми. У женщины (да, скорее, даже девушки) была буддистская татуировка “ОМ” в области декольте (кстати, я в первый и пока последний раз видел, чтоб дамы наносили татуировки промеж грудей), а у детей был какой-то совершенно не швейцарский темперамент: они висели на багажных полках, скакали по спинкам кресел и не получали ни малейших замечаний от своей матери. Она, поинтересовавшись, не беспокоят ли меня сорванцы, и получив отрицательно-благодушный ответ, тут же спросила, не из России ли я случаем. Удивившись, я признал печальный факт своего гражданства и поинтересовался, как это она вычислила.

– Ну как же, вы ж читаете книжку на русском языке, – ответила девушка, чем повергла меня уже не в удивление, а в изумление: чтоб хоть кто-то в Швейцарии (по которой я в то время довольно часто передвигался), бросив мимолетный взгляд на обложку, смог определить ее лингвистическую принадлежность – этого не бывало. Им что греческий, что русский, что сербский – всё одинаково, разве что с иероглифами не путали, и то, скорее, по причине моей неотчетливой монголоидности.

Дальше я с любопытством прослушал рассказ о творческой жизни богемной коммуны в дебрях швейцарской глубинки, где обитают художники, музыканты и прочие страшно творческие личности с детьми, собаками, лошадьми и творческими же замыслами, и неожиданный набор жалоб на тоскливость обычных, не богемных швейцарских граждан и унылость предсказуемой швейцарской жизни, после чего девушка с татуировкой и башибузуками вышла на глухом полустанке.

Потом – уже не помню, в том же поезде, в другом ли – я оказался в полупустом вагоне, и туда загрузилась компания, состоящая человек из пяти-шести. Лица их были отчетливой кавказской национальности. Я читал книжку, но не прислушаться не смог, поскольку лица разговаривали между собой на русском языке! С характерным акцентом (или характерными – в региональных нюансах я не разбираюсь) – вероятно, русский был для них универсальным коммуникатором, поскольку национальности у них были хоть и кавказские, но неодинаковые. Лица делились друг с другом ценными сведениями о том, в каком кантоне за какое преступление дают меньший срок. Получалось, что за угон автомобиля лучше сидеть, к примеру, в Во, а вот за грабеж меньший срок дают в Невшателе. Зато камеры лучше в Подженевье, но вот поразнообразней кормят в Бернских тюрьмах. Из разговора я понял, что лица получили виды на жительство как беженцы, но жили отнюдь не на пособие, да и круг их общения был страшно далек от швейцарского народа: в беседе постоянно упоминались герои типа Гиви Косого или Аслана Резвого, которые на тот момент мотали сроки на швейцарских зонах разной степени гастрономического и прочего бытового комфорта.

Конечно же, книжку свою на русском языке я захлопнул и убрал с глаз подальше, скорчил скучающе-европейскую мину и глядел в окно, размышляя о том, какое наказание предусмотрено за ограбление пассажиров поезда на территории кантона, по которому мы проезжали. Вдруг именно тут грабителям полагается биде в камере и шампанское на завтрак?.. И какое это будет ограбление: вооруженное или не очень?..

Но обошлось: бандиты вывалились из поезда, никого не тронув, а я выдохнул и снова раскрыл книжку – роман “Мизерере” Жана-Кристофа Гранже. Где все было на порядок страшнее.

Но поподробней про Гранже я напишу в следующий раз, хорошо?..

Сонет, приписываемый Франсиско де Кеведо, в котором автор призывает молодость к благоразумию

Feliz cumpleaños a mí

Блажен юнец, что, над землею взмыв,
Объят отваги дерзновенным жаром,
Риск соразмерит с доблестью. Недаром
Он, побеждая, остается жив.

Иной, самонадеянно-ретив,
Стремится новоявленным Икаром
Достигнуть солнца в безрассудстве яром —
Он жизнью платится за свой порыв.

Вам внятен смысл сей важной аллегорьи?
Паря в необозримой вышине,
Дух благородный изнеможет вскоре
И пыл остудит в гибельной волне.
Знай: хладнокровье — храбрости подспорье,
Смельчак благоразумный — смел вдвойне.

/Из романа "Чистая кровь", пер. А. С. Богдановского/

________________

Эфир посвящается дню рождения Артуро Переса-Реверте (25 ноября).

Зачем ты на нашу голову так прекрасен со всех сторон, Нил?

"Творите!", Нил Гейман

Это дразнилка, друзья: книга выйдет в "Лайвбуке" примерно к Новому Году, ебж.

Переводила ее я, а полностью отрисовала неимоверная Эя Мордякова. Макет достоин отдельного воспевания, и я могла бы выкатить текст, полностью посвященный этому шедевру макетного зодчества, но вам же надо тогда разворотов навалить, чтобы я не описывала вам вкус апельсина, щелкая пальцами и вращая очами, но издатель уже спит, и спросить разрешения на вываливание мне не у кого.

Поэтому буду докладывать про текст.

Его чуть-чуть — потому что это вдохновительная речь Геймана 2012 г., адресованная студентам Филадельфийского университета. Оригинальный дизайн творил Чип Кидд, но, верьте на слово, русскоязычную версию на порядок проще читать, чем исходник: Чип Кидд удизайнил ее до полного превращения в арт-объект, не предназначенный ни для чего, кроме разглядывания под разными интересными углами. Ну еще можно слушать на "Ю-Тьюбе" Геймана и держаться за книжку — для дополнительного тактильного переживания. А у Эи получилась-таки книга для чтения. Но, хотя прочитать ее можно примерно минут за двадцать, разглядывание этого издания с легкостью растягивается на вдвое дольше — такое оно чарующее.

Что же до текста, то Рафаэль наш Леонардович ибн Нил Гейман, прекрасный и истошно плодовитый во всем до такой степени, что это просто неприлично, подарил нам чудесный маленький талисман на созидательность и придумывание, на смелость и фантазию, на творческий отрыв и угар. Гейман все 184 страницы (книга у нас будет билингва, все по-взрослому) рассказывает кое-что о своих скитаниях по терновым кустам, советует, как ловчее по ним лазать, а также на все голоса дает одну простую рекомендацию, которую многие из нас интуитивно применяют и так, но еще разок прочитать ее глазами на бумаге — сплошь польза: во всех случаях, при любой аварийности, — создавайте что-нибудь.

Эту книжечку я лично положу так, чтобы ее было видно с рабочего места, и стану об нее греться в минуту психологической недоделанности и воображенческой непрухи. Чего и вам — положить книжечку, а не недоделанности и непрухи, — от души желаю.

Ожидайте, в общем, к Новому Году эту полиграфическую шоколадину.