Путешествие в страну четвертого измерения

"Наблюдатель. Очерки истории видения", Михаил Ямпольский

Откопала в Додо букинистику — классическую книжку Михаила Ямпольского по visual culture, исследование визуальной культуры от эпохи романтизма до начала прошлого века. Вот отрывочек к размышлениям о компьютерной метафоре сознания.

Хилель Шварц в своем очерке современной "кинестетики" справедливо указал на то, что современная культура машин, репортажной фотографии, кинематографа, синкопированной музыки и научной организации труда приучили людей к созна­нию "изолированных моментов, но также и к дроблениюих собственных движений, их расщеплению в режиме множествен­ной перспективы и бесконечного множества ракурсов". Эту атомизацию образов Шварц относит к области "кинецептов" (kinecepts), то есть реального кинестэтического опыта, кото­рый он противопоставляет сфере "кинестрактов" (kinestructs) — или кинестетических идеалов. Кинестетический идеал, по его мнению, выражает прямо противоположную тенденцию к не­прерывности органического движения, ясно проявляемую в эволюции танца от фиксированных поз к подчеркнутой кон­тинуальности движения. Таким образом, отрыв "органичес­кой" континуальности от корпускулярности мгновенного зри­тельного восприятия выражается и во все более видимом разрыве между реальным кинестетическим опытом и его идеалом.

Гастон де Павловский в 1912 году опубликовал полуроман-полутрактат "Путешествие в страну четвертого измерения". Помимо иных уже знакомых нам мотивов (автомобиль как "но­вое животное") здесь описывается новая раса людей, способ­ных видеть невидимое. Для этогоим служит специальный при­бор "афаноскоп". В результате мозг новых людей заполоняет хаотический поток несущихся образов:

"Воспринимаемый в форме световых впечатлений, этот обескура­живающий хаос увлекалих сознание, ломал окружавшие их афаноскопы и высвобождал в их обезумевшем мозгу настоящую бурю".

На следующий день эти сверхзрячие люди превращаются в обломки "слишком сложных машин". Катастрофа "афаноскопов" Павловского отражает несогласованность между хаосом моментальных восприятий и непрерывностью движения ма­шины.

Новая метафорика зрения уходит корнями в докинематографическую эпоху, в период всеобщего увлечения оптическими иг­рушками, созданными на основе вращающихся дисков, "колес", всевозможными фенакистископами, зоотропами, праксиноскопами. Некоторые мотивы, например, "Евы будущего" Вилье, бе­зусловно связаны с оптическими иллюзиями середины XIX века. Некоторые игрушки, такие как фенакистископ, даже внешне на­поминали "модель" Иксионова колеса, аттракцион "кубистера".

Бодлер в "Морали игрушки" описывает этот прибор. На его диске нарисованы танцовщик и жонглер, расположенные по периметру вокруг центра:

"Скорость вращения превращает двадцать прорезей в одну круго­вую, сквозь которую вы видите отражающихся в зеркале двадцать тан­цующих фигурок, совершенно одинаковых и выполняющих с фанта­стической точностью одни и те же движения. Каждая фигурка использует двенадцать других. Она вращается на круге, и скорость делает ее неви­димой; в зеркале, видимом через вращающееся окошко, она предстает неподвижной, исполняющей на месте все те движения, которые рас­пределены между двадцатью фигурами".

Такого рода "машины" метафорически помещаются внутрь сознания. Шарль Кро, как и его друг Вилье, увлекавшийся пред-кинематографическими аппаратами и даже претендовавший на изобретение фонографа, написал трактат "Принципы церебраль­ной механики" (1879), где попытался описать функционирование сознания через аналогии с механикой и машиной. Трактат сопро­вождался пояснительными чертежами, изображавшими психиче­ский механизм в виде мельницы с рукоятками и дисками. Кро пи­сал, что его механика, его машины изобретены априори и позволяют как бы наблюдать за скрытыми от взгляда исследователя психиче­скими функциями. Показательно при этом, что Кро в дальней­шем энергично отвергал любые "обвинения в материализме", ко­торые мог вызывать его трактат. Для Кро речь шла о противоположном — о почти мистическом приближении к непо­стижимому, загадочному, тайному И тайна тут заключалась в воз­можности перехода от множественности атомизированных кар­тинок (двадцать танцоров Бодлера) к некой непрерывности движения самого механизма. Иными словами, это тайна перехо­да от хаоса материи к сознанию, обладающему непрерывностью.

В Петербург! В Петербург!

"Петербург", Андрей Белый

Если "Мы" Замятина имеет смысл читать после Томаса Пинчона для того, чтобы найти возможные точечные заимствования и влияния, то "Петербург" Белого весь может служить подлежащим ключом к "Радуге тяготения" - там вся ткань пропитана будущим Пинчоном: темы, образы, поэтика, архитектура, символы. Не скажу, что он поможет понять "Радугу", но дополнительные измерения от текстуального сопоставления двух романов приобретут оба. Мне как читателю особенно отрадно было вновь ощутить родной язык как приключение - далеко не со всеми книгами на русском и русскими авторами это оказывается возможным.

Что же касается легитимности допущения о влияния Белого на Пинчона, отметим, что первый англоперевод "Петербурга" появился в 1959 г. Набоков (ходил к нему на лекции Пинчон или нет, остается не вполне ясным - но вполне непротиворечиво допустить, что все же ходил) считал "Петербург" величайшим русским романом ХХ века, и тут я готов с ним согласиться. Так что Пинчон вполне мог читать "Петербург" и "заболеть" им до того, что растворил его в "Радуге". В общем, исследователям в очередной раз есть что делать: увлекательная выйдет, я вам скажу, диссертация, если кто-то прочтет "Радугу" и "Петербург" параллельно.

Повод к разговору

«Высокое косноязычье», Моисей Цетлин

Здесь принято хвалить книги, но я не хочу хвалить – я хочу порекомендовать к прочтению, а потом обсудить. Потому что мне очень хочется, чтобы со мной кто-нибудь поговорил про поэта Моисея Цетлина. Я вот прочитал его книгу «Высокое косноязычье» (в названии – строка Гумилева), а потом прочитал еще много материалов о нем, и теперь не знаю, с кем бы обсудить, а надо. Потому что это какая-то такая удивительная фигура, более чем достойная обсуждения.

Вот что я прочитал про него (сведения все очень спорные, но – что есть). Он родился в 1905-м «в Елисаветграде», в детстве «видел свою бабушку с распоротым погромщиками животом» - погромщиками были григорьевцы. В 1939-м окончил исторический факультет МГУ, начал преподавать, но на него написал донос его же студент, Цетлин пошел на допрос, прихватив с собой узелок с вещами, – правда, обошлось. Есть неподтвержденный данные (его дочь отрицала), что он однажды читал несколько лекций лично для Сталина. Есть и другие неподтвержденные данные – будто бы Цетлин смог спасти из застенков НКВД нескольких невинно (а как еще?) арестованных переводчиков. Да – он был переводчиком-медиевистом, знатоком языков (в том числе и древних), переводил очень много и был оценен именно как переводчик. При этом он всю жизнь писал стихи – он вроде бы знал Мандельштама и Есенина, его первые стихи датированы серединой 1920-х, но его стихи практически не печатались всю его долгую жизнь (а умер он в 1995 году, причем работал и писал почти до конца жизни). Еще он вел картотеку известных женщин России (чуть ли не с древности до наших дней). В шестидесятые и, насколько я понимаю, до смерти он был убежденным сталинистом и, что называется, «почвенником», общался с русскими националистами еще того, девяностых годов, самого омерзительного разлива – и, при этом, был глубоко верующим человеком, и много переводил с древнееврейского и ощущал себя совершеннейшим евреем. «По прошествии лет 20-ти я спросил академика Вячеслава Всеволодовича Иванова о явлении сталиниста в лице русского фактически запрещенного поэта еврейской национальности. В.В. объяснил, что во времена Цетлина многие интеллигентные люди воспринимали Сталина, как реформатора, возвращавшего Россию к дореволюционным порядкам…» - это писал о нем кто-то в журнале, кажется, «Русский Гулливер». Ну, и так далее. Да, и вот еще что – он оказался очень интересным поэтом, хотя от некоторых его стихов в буквальном смысле хочется отмыться.

И теперь я хочу поговорить, но не знаю, с кем. Дальше – несколько его текстов, так сказать, показательных (и мне совершенно непонятно, как все они уживались в голове этого человека, и как вообще в его голове все это уживалось, и что был за ад в голове этого человека).

___________________

Кулаки (стихотворение 1937 года)

Кулаки и дети кулаков
Говорят о «ридной» Украине.
Злобою блеснет эмаль белков,
Но сейчас же в синеве застынет.

Обойти возможно ль им судьбу?!
Отравил их Север красотою.
Ослепил холодной высотою.
Вновь сюда, но вольными, придут.

***

Полиомиелит

С недетским
выраженьем глаз
ко мне прижалась
тельцем всем
тщедушным
больная девочка
с искривленными
ножками.
Зачем Господь
бесчеловечен так?!
Забыл,
что голод – их отец,
Белонна – мать,
и Город – колыбель?!
Забыл, что сам –
подобье человека?!

***

А.П.Потоцкой

Нет, русской водкой ей не затемнить
лик замордованного в Минске
Михоэлса. Он вечно перед ней.
Ей нынче – семьдесят. Смешалась кровь
дворянская и русская в ней с кровью
аристократки польской.
Пусть так, но Иудеи дочь
она – всецело.
«Вопль дщери Иудейской» -
это вопль ее.
Она сбирает беззаветно крохи
униженной раздавленной культуры,
как Руфь – колосья в поле,
или как
она б останки в Минске подбирала
великого артиста и супруга.
«Они восстанут, мертвецы Твои!» -
сказал пророк Исаия. Я верю:
вновь оживут Михоэлс и Шагал
в холодном воздухе страны моей, ненужно
жестокой, но любимой до конца.

***

Конец

Дом Ипатьева Здесь был его порог.
Наклонилась. Подняла устало
Штукатурки ссохшийся кусок.
Так. На память. За серцде забрало.
Что ж! и прах Бастилии в печали
Так же возносил когда-то бог.

***

Трудно жить без иконы и веры.
Бледен еле мерцающий свет.
После Сталина правят премьеры,
А Вождя и Отца что-то нет.

***

Термидорьянец! Паскуда!
Смазливый бабий угодник!
Кого, импотент, ты порочишь
блудливым своим языком?
Вождя, что создал эту землю,
воздвиг этот мир, этот дом,
Порочишь, щенок,
последней следуя моде!
Кого ты лягнуть вознамерился,
жалкая мразь,
И тявкаешь ты на него,
рифмоплет желторото-слюнявый?
Ведь он полубог, не чета вам,
погрязшим в бесславье
Пигмеям, рабам, подлипалам,
зарывшимся по уши в грязь!
Он древних традиций герой,
им ныне и присно пребудет!
Эсхил и Шекспир!
Резец флорентийца суровый!
Канкан каннибальский
у трупа ужель не разбудит
Презренье и гнев к вашей грязной,
объевшейся своре?

***
Оправдание зла

Я часть той силы, что вечно хочет зла и вечно совершает благо.
Гете, Фауст

Он проповедует любовь
Враждебным словом отрицанья.
Н. А. Некрасов

Есть высокое что-то
в оправдании зла —
Свет слепящий кивота,
чудодейная мгла.

И чуть видные в Тверди
берега божества, —
позывные ли смерти,
чувство ль с Небом родства?

От конца до начала
ваша правда бедна,
как цианистый калий,
как цикута до дна.

И когда я увижу,
демиург, твой чертог,
Я себя не унижу,
пав у благостных ног.

Я приникну к подножью, -
мне не очень везло, -
помоги мне. О боже,
всем проклятьям назло!

Помоги мне, мой черный,
мой затюканный бес,
чтобы путь мой стал торным
от земли до небес!

Молчание – золото

"Как разговаривать с мудаками", Марк Гоулстон

Разумеется, РАЗУМЕЕТСЯ я схватила эту книжку за название.

После чего резко охолонила, потому что о чем можно написать целую книжку, если достаточно очевидно, что разговаривать с мудаками – Не Надо. Все равно не переубедишь, все равно не донесешь свою мысль без искажений, все равно они не заинтересованы понять.

К счастью, на обложке написано еще "Что делать с неадекватными и невыносимыми людьми в вашей жизни". Это уже совсем другое дело.

И книга как раз об этом.

Босс, требующий невозможного.

Агрессивный подросток.

Коллега-манипулятор.

Кричащий на вас сосед.

Вздорный клиент с необоснованными претензиями.

Рыдающий влюбленный.

Родитель.

Мы постоянно сталкиваемся с людьми, ведущими себя неадекватно, с людьми, до которых (В ОПРЕДЕЛЕННЫХ СИТУАЦИЯХ) невозможно достучаться рациональными доводами. Они не обязательно всегда так себя ведут. Они не обязательно плохие, и даже они вообще хорошие! Просто что-то триггернуло, что-то вывело их из себя. Но вам надо как-то с этим справиться, если вы не хотите разрывать с ними отношения полностью.

Гоулстон говорит, что у иррациональных людей есть определенные шаблоны, по которым они привыкли "сходить с ума". Кто-то уходит в крик, кто-то склоняется к пассивно-агрессивной модели, кто-то становится очень эмоциональным, а кто-то уходит в себя.

Гоулстон дает 14 моделей поведения в критических ситуациях, чтобы нейтрализовать обрушивающееся на вас "безумие". В конце каждой маленькой главы он пишет "подсказку" – основную идею главы, и "план действий" – очень краткий пересказ главы. Очень удобно для повторения пройденного:)

К тому же он дает упражнения, которые помогут вам, если вы чувствуете, что в какой-то ситуации вы сами начинаете терять адекватность.

Отдельной частью книги является разбор восьми способов справиться с "безумием" именно в личной, семейной жизни.

И бонусом – как распознать настоящие психические расстройства и как убедить человека принять помощь.

Суперполезная книга.

Я вот выписала на маленькие карточки себе "подсказки" из каждой главы, и при разговорах с некоторыми людьми просто держу их в руках и тасую, как колоду.

Чтобы не забывать.

Острость, нежность и улыбка

"Кукарача", Нодар Думбадзе

История из довоенных грузинских времен... Написал и задумался: это для нас, читателей с советским детством, “довоенный” обозначало “бывший до Великой Отечественной – или Второй мировой (как кому больше нравится), а для читателя сегодняшнего фиг его знает, до какой войны это было, тем более в Грузии, где позже несчастливо случились дополнительные войны. Так вот, история про молодого милиционера (“участковый инспектор Орджоникидзевского райотдела милиции города Тбилиси Народного Комиссариата внутренних дел Грузинской ССР Георгий Тушурашвили по прозвищу Кукарача”, как он представляется), малолетнего объекта его забот (даже нескольких объектов, и довольно хулиганских), тбилисскую жизнь, страстную любовь и яркую кровь.

В маленькой повести бурлят шекспировские страсти, приправленнные острым грузинским темпераментом и суматошным тбилисским бытом, а в перерывах между бурлением читатель обволакивается нежным и добрым романтизмом – и вот как это Нодару Думбадзе удалось смешать такое количество не особо смешиваемых игредиентов (да, там еще и комизм имеется!) – не знаю: плотность происходящего (и в душах героев, и фактически) крайне высока и оттого требовательна к читателю. На, читатель, захлебывайся смехом и слезами, рви себе сердце и умиляйся всяким хорошестям – и делай это если не одновременно, то уж непременно быстропоследовательно. Читатель ошеломлен, он, вынырнув из повести, переводит дух и – счастлив.

Песня строить и жить

Наш литературный концерт о вдохновении (о чем же еще)

…и начнем мы его с боевой классики — ну, просто напомнить, что она существует и продолжает нас вдохновлять. Роман «По ком звонит колокол» Папы Хэма (вышедший в 1940 году), со всем тем, что вдохновило в свою очередь его, вдохновил и «Металлику», хотя никто не мог предположить, что они умеют читать:

Столица империи Кубла-Хана, которую столь опрометчиво ввел в обиход английский поэт Сэмюэл Тейлор Коулридж в поэме, опубликованной в 1816-м, продолжает владеть умами — в частности, и этих канадских рокеров:

Еще одна его поэма — «Баллада о Старом Мореходе» — завладела умами «Железной девы», но уж эти-то ребята были в тяжелом роке среди самых начитанных, как мы знаем:

Труд Профессора Толкина «Властелин колец» сдвинул мозги многим музыкантам, это факт, но больше прочих — вот этим милым читателям:

С трилогией может сравниться разве что «Божественная комедия» Данте – вот как ее тоже можно было прочесть и вдохновиться ею:

А вот эти прогрессивные шведы вдохновлялись «Горменгастом» Мервина Пика:

Уильямом Блейком вдохновлялась Лорина Маккеннит:

А вот не самое очевидное: многие знают эту неувядающую песенку Хенри Манчини и Джонни Мерсера, но мало кто отдает себе отчет, вдохновил ее Марк Твен:

Раз уж мы заговорили о Твене, вот еще одна вариация на тему Черники Финна — стихотворение великой Новеллы Матвеевой поет великая Елена Камбурова:

А вот Егор Летов вдохновлялся другим классическим произведением — романом экзистенциалиста Сартра. Летова тоже нельзя упрекнуть в том, что он читать не умел:

Сержа Гензбура по-крупному вдохновлял другой француз, Жак Превер:

Боба Хиллмена же вдохновлял Лев Николаевич Толстой. Поди угадай, что эти рокеры читают:

А группу «Ересь» стихи Томаса Стирнза Элиота вдохновили на целую сюиту:

Ну и еще один источник вдохновения для многих — Джером Дейвид Сэлинджер:

Кстати сказать, известный кинорежиссер Олег Сенцов, как говорят, запрещенный на территории этой страны, свою карьеру начинал тоже с экранизации Сэлинджера. Фильм лежит на ресурсе, тоже запрещенном, судя по косвенным показателям, так что включайте свои анонимайзеры, вы этого все равно больше нигде не увидите:

Хорошо ловится рыбка-бананка by hinedi555inter

Ну и последний номер нашей программы — по традиции общелитературный. Тим Минчин для него вдохновился книгой — всего одной, но не простой, а хорошей:

Сегодняшний урок, как видим, очень прост: не только песня нам строить и жить помогает, но и книга. Предпочтительно хорошая (но не в этом смысле). С вами был Голос Омара, увидимся через месяц

Дался нам всем этот Рим

"Варвары Терри Джоунза" (Terry Jones's Barbarians), Терри Джоунз, Ален Эрейра

Ревизия мировой истории — штука увлекательная, разные ее этапы с регулярностью пересматривают и ученые, и просто энтузиасты. Когда за это берется "питон", выйдет гарантированно ядовито и весело, а поскольку Джоунз делает ее совместно с профессиональным историком, можно и на честность фактологии полагаться.

Пару недель назад я рассказывала о другой подобной книге Терри Джоунза, посвященной средневековой жизни вообще — и стереотипам о ее быте и повседневности, вдолбленным нам пропагандой последней пары веков. Эта книга тоже издана в сцепке с одоименным "би-би-си"-шным фильмом и разбирается со стереотипом величия Древнего Рима: Джоунз и Эрейра докладывают нам об истории времен Римской империи — с точки зрения так называемых "варваров". Бриттов, галлов, готов, персов, вандалов и многих других мы привыкли считать невоспитанными хулиганами (эллинов римляне, как мы понимаем, тоже, в общем, считали варварами, просто слегка по другим причинам, чем северян), а римлян — прометеями и передовиками культуры, пусть и несколько драчливыми. Джоунз и Эрейра предлагают нам начать уважительнее относиться к "дикарям" и делить привычный пропагандируемый взгляд на этот период истории на восемь, кое-где — на десять. Вандалы ничего не вандализировали — в отличие от римлян. Готы не громили Рим, в отличие от громивших все подряд римлян (истребление народа Дакии и разгром этой страны римлянами — отдельный ужас). Персы не лезли на рожон — римляне настойчиво доставали их первыми (и достали, себе на горе). А уж когда Рим сделался христианским, все стало еще более запущенным. Авторы подробно рассказывают нам и о досугах римлян, совершенно диких — и с точки зрения нас, гуманистов и наследников Всеобщей декларации прав человека, и с точки зрения "варваров", как выясняется. Культура, наука, искусство — никакой монополии у средиземноморского юга того времени не было, зато пропаганда, похоже, родилась вместе с человечеством.

О какофонии и женской преступности

«Вина и позор в контексте становления современных европейских государств ХVI – ХХ века», под ред. М.Г. Муравьевой

Сборник статей, выпущеный несколько лет назад Европейским университетом в Санкт-Петербурге (который сейчас лишили образовательной лицензии, что само по себе очередной позор властей). Книга посвящена анализу категорий вины и позора, как они маскируют определение границ между приемлемым и неприемлемым поведением в обществе и обеспечивают комплекс идей, с помощью которого государства осуществляют контроль. Много интересного: статья Юлии Барловой о дискурсе виновности и проблемы профессионального нищенства в восприятиях и оценках бедности в России в Новое время; статья Ольги Саламатовой «Бедные как объект дисциплинарной политики: наказания за бродяжничество и преступления против нравственности в графстве Миддлсекс в период правления ранних Стюартов»; статья Ольгой Кошелевой о провинностях и наказаниях в воспитании российского юношества в XVIII столетии, Натальи Пушкаревой — о позорящих наказаниях для женщин в России XIX — начала XX вв., и мн. др.

А вот любопытное из текста Анн-Мари Килдей «Травма, вред и унижение: реакция общины на девиантное поведение в Шотландии раннего Нового времени»:

Английские историки предпочитают использовать термин «какофония» (rough music), а не «шаривари» при описания разных форм общественного унижения, практиковавшегося здесь с конца XVI в. Какофония заключалась в жуткой дисгармонии звуков, обычно сопровождавшейся представлением или ритуалом, смысл которого состоял в вульгарном осмеянии и посрамлении тех, кто нарушил отдельные общественные нормы. Какофония имела разные формы в соответствии с обстоятельствами каждого конкретного дело, но обычно они «...являлись исключительно ритуализированным выражением враждебности» и могли наносить физический и моральный вред. Подобно грохоту или «музыке», исполнявшейся членами общины в виде лязганья крышек и горшков вблизи места жительства нарушителя для привлечения внимания к разворачивавшейся сцене действий, событие могло включать «...таскание жертвы (или ее заместителя) на жерди или осле, маскарад и танцы, сложные речитативы, грубые пантомимы или уличные представления; показ и сожжение чучел, а также все вышеперечисленное одновременно».

<...>

Считалось, что поддержка патриархальных ценностей внутри семьи служила основой для последующего подчинения государству. Следовательно, любая угроза патриархатной системе потенциально угрожала всему обсщественному и политическому порядку. С 1560-х гг. эта угроза исходила главным образом от непокорных, независимых женщин, что лучше всего подтверждалось значительным увеличением дел против таких женщин в английских судах. Женщин, нарушавших границы нормального, приемлемого женского поведения, например попытавшихся управлять своими хозяевами или мужьями, следовало укорять и напоминать им об их месте как дома, так и в обществе.

<...>

В общем, английская историография общинных позорящих наказаний выяаила несколько ключевых характеристик данного обычая. Во-первых, хотя эти случаи и имели бунтарскую сущность, их процедура совсем не была спонтанной, поскольку для эффективности какофонии ее мишень должна была бы быть признанным членом общины, а само наказание налагалось на основе сознательного решения большинства членов общины. Во-вторых, в Англии раннего Нового времени классовая иерархия, скорее всего, не полностью ограничивала какофонию плебейской культурой, как показывают примеры применения ритуала против землевладельцев и знати. Однако обычно такое оскорбление чаще всего практиковалось в народной среде. Наконец, английские историки обнаружили, что обесчещенными жертвами данного ритуала чаще становились мужчины, нежели женщины, а когда мишенью становились женщины, то позор обрушивался на их чучела, а не на них лично.

Однако подобных исследований соответствующих шотландских ритуалов данного типа общинного опозоривания еще нет. Это удивительно, так как недавние исследования показали, что благодаря специфическому соотношению правоохранительных и церковных властей в Шотландии сложился относительно уникальный контекст для возникновения уголовных инициатив и реакций на их нарушение. Например, участие шотландских женщин в криминальных деяниях было гораздо более значительным по сравнению с обнаруженными данными в других европейских странах в раннее Новое время. Шотландские женщины не всегда полагались на мужчин-сообщников, когда совершали уголовные преступления, что является обычным для других стран; скорее, они сами активно совершали преступления, даже с применением насилия.

Отчасти высокий процент упоминания женщин-преступниц в шотландских обвинительных приговорах отражает озабоченность властей женским девиантным поведением. В раннее Новое время Шотландия была глубоко проникнута кальвинизмом. Любой, нарушивший границы приемлемого поведения, мог ожидать безжалостой реакции судебных властей. Особенно это касалось женщин-преступниц, причем не только в силу плохого поведения, но и из-за несоответствия нормативным феминным качествам. В ответ шотландские власти считали подходящим создавать негативные примеры девиантных женщин посредством судебных процессов, высокого уровня обвинительных приговором и изощренных наказаний. На практике это означало, что в Шотландии раннего Нового времени функционировала система постоянного надзора, в который активно были втянуты высшие чины шотландской церкви. В тесном сотрудничестве церковь и судебная система создали особо эффективную структуру предварительного розыска, посредством которой выявляли подозреваемых, затем их арестовывали и допрашивали до суда.

Алиса в городах и селах

"Алиса на многих языках", Уоррен Уивер

Книжица американского пионера машинного перевода и увлеченного коллекционера-алисоведа Уивера, которой столько же лет, сколько мне, вполне занимательна, но имеет, боюсь, только археологическое значение. Во-первых, Уивер - собиратель, поэтому все, что касается изданий Алисы, изданий первых ее переводов и - особенно - попыток анализа того, что с текстом сделали разные переводчики, - только описательно. Мило, но едва ли пища для ума.

Самое ценное в ней, пожалуй, - довольно подробное воспроизведение значимых кусков переписки Кэрролла с издателями насчет продвижения Алисы на иностранных рынках: скольлько автор получал (в среднем 17 фунтов с 1000 экз.), как хотел, чтобы цены были общедоступны (2 талера в Германии - дорого), как контролировал качество переводов и издания (дотошно) и как санкционировал подстановки текста (переводчики были вольны пародировать стишки и песенки, существовавшие в их культурах).

Переводы на русский едва затронуты, и очерк их изобилует понятными неточностями: писалась книжка до эпохи исторического материализма, т.е. до выхода перевода Демуровой (который появился в Болгарии только в 1966-м) и прочих советских переводчиков, и каких-либо данных получить от советских бюрократов Уивер не мог (описание его отношений с мадам Багровой из Ленинки поднимается до вершин античной драмы: в Ленинке его натурально послали на идеологический нахуй, когда он спросил про первый русский перевод, потому что первое русское издание, как мы узнаем из других источников (послесловия к академической Алисе 1991 года издания, например), хранилось в Ленинграде, в биб-ке Салтыкова-Щедрина; и т.д.). В общем, Уивер работал с переводом Набокова, про который нам много чего известно, в частности - что он "сосет большое время" (да, и Уивер в начале 60-х явно имел очень малое представление о том, кто такой Набоков; кто такой Шандор Вереш, он не знал вообще).

Его попытки реконструкции переводов тоже слабоваты - он подошел к этому как упорный любитель, ну и без знания, в частности, русского языка, понаписал глупостей в духе известного анекдота про книгу о летчиках ("Ас Пушкин"), написанную каким-то киргизом по фамилии Учпедгиз. В диких временах, в общем, довелось ему жить, в середине ХХ века...

Это было чудо…

«Диалоги», Адам Михник, Алексей Навальный

Я впервые услышал об этой книге на встрече с Адамом Михником в питерском Фонтанном доме. Мы попали туда случайно – пришли на выставку, но оказалось, что приехал Михник – как было не пойти. Адам Михник – известный польский диссидент, один из основателей «Солидарности», историк, публицист, главный редактор Gazeta Wyborcza и один из самых известных выходцев из Восточной Европы второй половины ХХ века – оказался обаятельнейшим человеком, остроумным, адекватным в суждениях, потрясающе интересным. И вот, в частности, он сказал, что в обозримом будущем выйдет книга его диалогов с Алексеем Навальным. И я рад, что у меня наконец-то дошли руки до этой небольшой, но крайне насыщенной книги.

Не буду здесь высказываться о политике – не время и не место. Скажу лишь, что, не являясь поклонником Навального, я прочитал эти диалоги с огромным интересом. Тут важен вопрос восприятия. Кто-то, наверняка, воспринял или воспримет эту книгу как пиар ход российского оппозиционера, в очередной раз разъясняющего свои взгляды на национализм, авторитаризм и коррупционные скандалы. Для меня же стало сюрпризом, что – хотя бы в первой половине книги – Навальный выступил как настоящий журналист: там, где он просит Михника рассказывать об истории «Солидарности» и о том, что происходило в Польше во время крушения там коммунистического режима, он ведет себя как очень профессиональный журналист – задает правильные вопросы и слушает ответы. Именно эта сторона книги «Диалоги» мне казалась наиболее интересной. Во-первых, повторюсь, Михник – блестящий рассказчик. А во-вторых, конечно, об истории «Солидарности» написано много, но всегда интереснее услышать рассказ из первых уст.

«Это было чудо. Летом 1980 года началось социальное брожение. Я тогда собирался в Татры с девушкой. Яцек Куронь позвонил и сказал: “Адам, это исторический момент!” Я ответил: “Яцек, ты мне уже двадцать лет это говоришь! Я хочу в горы с девушкой!” Но он оказался прав…» - да, бывает и так.

И еще маленькая цитата, опять про чудо: «Огромную роль сыграла католическая церковь. Она стала убежищем для оппозиции. Конечно, епископы были разными: одни открыто поддерживали оппозицию, другие держались крайне осторожно. Но церковь, как сила нации, всегда была против коммунистического насилия. Тем более римским папой был поляк, мы его знали еще по краковским временам. Иоанн Павел II не до конца понимал капиталистический Запад, но коммунистический Восток понимал прекрасно. И он призывал отказаться от насилия, ненависти, настраивал нас на диалог. С нами случилось тогда три чуда, которые создали определенный климат в обществе: избрание римским папой поляка в 1978-м, рождение “Солидарности” в 1980‑м и Нобелевская премия по литературе Чеслава Милоша в 1980-м…» Иногда все происходит очень быстро.

Семейные ценности

"Предательство", Биргитта Троттциг

В эту книгу ныряешь, как амфибия в холодную воду. Сразу же становится темно, холодно и больно дышать. Сразу же начинаешь судорожно оглядываться, подмечать отличия, выискивать детали, наблюдать, присматриваться. Сразу же затягивает и не хочется вылезать. И сразу же вся прошлая жизнь перестает казаться такой уж тяжелой.

До мелочей Троттциг выписывает детали героев, черты лица, детали одежды, манеру стоять и двигаться... Так же с удивительной тщательностью она передает их настроения и помыслы, и описывает атмосферу так, что книга на время становится реальностью.

Три поколения малочисленной семьи пытаются разными способами обрести свободу и счастье. Сбегая из клетки. Делая свой выбор. Влюбляясь. Стремясь изменить жизнь.

Но несмотря на все их потуги, книга с начала до конца выписана серым цветом.

Одиночество, даже (и особенно) в кругу семьи. Впрочем, что считать семьей. Отчаяние при попытках понять других, важных людей или дальнее окружение. Безнадежность при стремлении донести себя, объяснить, поделиться, передать что-то о себе. Отсутствие надежды на лучшее. Горе, окутывающее душу. Смерть, неизбежная, находящаяся неподалеку.

Даже моменты любви и обретений, даже вспышки красоты и восхищения – все окутано серым цветом, и на его фоне красивое красное платье любимой дочери кажется кровавым пятном в мутном мареве будней.

Скорбь на "Голосе Омара"

Памяти переводчика-волшебника Сергея Борисовича Ильина

Сегодня ночью скончался Сергей Борисович Ильин, легендарный переводчик, благодаря которому русскоязычная аудитория может читать Уайта, Уайлдера, Хеллера, Бакли, Данливи, Келмана, Каннингема, Мервина Пика, Стивена Фрая и англоязычную прозу Набокова.

Все мы – узники словаря. Мы выбираем то, на что обрекает нас эта гигантская тюрьма с бумажными стенами – маленькие, черненькие, отпечатанные слова, между тем как на самом-то деле нас влечет к свежести звуков, нами произносимых, к новым привольным звучаниям, способным по-новому воздействовать на тех, кто их слышит.

"Титус Гроан", Мервин Пик, пер. С. Ильина

Прекрасноее большое интервью с ним, 2015 г.

20 кратчайших книг в истории книгоиздания

Всемирному дню книги посвящается

Голос Омара празднует Всемирный день книги и рекомендует своим сверхзанятым читателям список из 20 изданий, которые можно прочесть более-менее мгновенно.

1. Карьерные возможности для специалистов в области мэнской фонологии
2. Успешные монаршие браки: секреты и рецепты
3. Изысканные блюда высокой кухни: тофу
4. 1000 лет немецкого юмора
5. Жизнь и невероятные приключения проросшего лука, посаженного в банку из-под варенья
6. Кролики: ревность и одиночество в толпе
7. Интервью с друидом: восстановленная античная рукопись
8. Тайные курорты северной Гренландии
9. Литература бронзового века австралийского юга
10. Сувенирные магниты: секреты размещения по поверхности бытового холодильника
11. Неожиданные применения ниточки от чайного пакетика
12. Конфликт цивилизаций, или В носках или в тапках
13. История и эволюция пацифизма у средневековых норманнов
14. Геологические особенности национальных заповедников Сан-Марино
15. Как и зачем подавлять зевоту
16. Песни и танцы народов Ватикана
17. Смысл мебели
18. Дзэн носового платка
19. Геометрические особенности траектории падения идеально круглого предмета с небольшой высоты
20. Стихи и притчи о блендерах
    

    
    

    ---

    Материал подготовлен дорогой редакцией на основе различных материалов

Дефантификация

"Фантики", Александр Генис

Лучшая книга в несуществующей номинации «общечеловеческое искусствоведение»!

Искусствоведение, овеществленное в виде книжки, обычно бывает или донельзя научно-скучным или невозможно популяризаторско-описательным – то есть, либо “для своих”, либо “для идиотов”. А Александр Генис показал нам до оскомины (вызванной неумеренным употреблением приевшихся конфет и неразглядыванием их сто раз уже рассмотренных фантиков) известные шедевры русской живописи с искренним, нециничным и потому непривычным удовольствием, да еще и поставил нас на свою точку зрения, откуда эти картинки с оберток или страниц учебников «Родная речь» видятся никакими не картинками, а картинами. Эпохальными, шедевральными, сложными, хитрыми, с характером, настроением и биографией. Частично почерпнутой автором из своих эрудиционных закромов, а частично сочиненных из талантливой головы.

Только жаль, что личный музей автора оказался невелик (по крайней мере те его залы, что он открыл нам для посещения), а удовольствие от экскурсии – столь непродолжительным. Банализированных до фантичного состояния объектов у нас гораздо больше. Хочется еще посмотреть на них с генисовой точки зрения, хочется продолжения реабилитационной шедеврализации! То есть, дефантификации.