Кадриль-с-Омаром

Это наша с тобой биография // Гостевой эфир на "Голосе Омара"

"Город Брежнев", Шамиль Идиатуллин

И вновь на волнах "Голоса Омара" наш частый и очень любимый гость, врач-диетолог, научный журналист, увлеченный читатель Елена Мотова.

Странное подростковое упрямство мешает мне читать книги, которые рекомендуют со всех сторон уважаемые люди. Если бы на глаза не попался книжный обзор Шамиля Идиатуллина, я пропустила бы его роман. “5 главных советских книг о том, как и для чего подросток должен выжить” – как глоток свежего воздуха. Автор знает и любит то, о чем пишет. Недовольные фейсбучные критики упрекают его кто в очернительстве, кто в приземленности. Я возражаю – в книге нет никакого давления на читателя.

Это книга о нас и для нас – тех, кто успел вступить в пионеры. Главы – несколько месяцев 83-го и 84-го: идет война в Афганистане, заканчивается правление Андропова. Герой – четырнадцатилетний подросток, место – город, выстроенный вокруг КАМАЗа. Это что-то вроде романа воспитания, скрещенного с семейным и производственным романами. Он битком набит советскими реалиями. Хотя детство в маленьком городке было другое, в этом чтении есть радость (и горечь) узнавания. И ещё одно детское впечатление – две трети книги ты мысленно просишь: “Автор, миленький, пусть у них будет всё хорошо, ну пожалуйста!” Давно уже я не читала художественный текст с таким чувством.

Главные действующие лица, которым автор друг за другом дает слово, – школьник Артур Вафин, его татарский отец и русская мать, его юная училка немецкого и старший друг (бывший афганец и возлюбленный учительницы). Отец – главный энергетик экспериментального цеха на КАМАЗе, поэтому в середине книги мы погрузимся в реалии планового производства на фоне эмбарго.

Пионерский лагерь, запрещенное каратэ, первая любовь, новая школа, очередь за апельсинами, вступление в комсомол и лепка пельменей всей семьей по выходным – вроде бы обычная советская жизнь. Но нет. Эта жизнь – реальная, выпуклая, трехмерная (годится для экранизации). В книге очень много подростковых разборок. Город строили так, что получились практически изолированные жилые комплексы, от этого начались драки стенка на стенку. Эта линия страшная, я даже расспросила нескольких приятелей, как они дрались в детстве.

Поднят и национальный вопрос. Тут и продвижение по службе, и уроки татарского в школе. Но не для всех детей, а только для тех, кто хоть каким-то боком относится к нацменьшинству. В итоге толстой и захватывающей книги получается (или я это так поняла), что человек человеку волк. Сочувствия и помощи нужно искать только в семье, любить можно только близких (если повезло с первой и вторыми). В этой стабильности всё неустойчиво, а дружба в критических ситуациях рассыпается как карточный домик.

Я посоветовала эту книгу всем, до кого смогла дотянуться (“нет, прости, меня чуть не задавили в очереди за яйцами, не хочу об этом вспоминать”). Я проголосовала за нее в литературной премии “Большая книга”. Она живая.

История Франции из седла велосипеда

The Discovery of France («Открытие Франции»), Грэм Робб

В периодической рубрике "Голоса Омара" — старый друг "Додо", завзятый читатель, блогер и путешественник Катерина Романенко.

Грэм Робб — британский писатель, историк и специалист по французской литературе. Именно как литературный критик и исследователь он и начинал свою писательскую карьеру: опубликовал несколько трудов о Бодлере на английском и французском, затем издал биографии Бальзака («Жизнь Бальзака»), Гюго («Жизнь Гюго) и Рембо («Жизнь Рембо»). С начала двухтысячных, впрочем, он больше интересуется историей. В 2003 вышла Strangers: Homosexual Love in the 19th Century. Затем Робб опубликовал две книги о Франции: The Discovery of France иParisians: An Adventure History of Paris («Парижане. Истории приключений в Париже»). Потом была издана The Ancient Paths: Discovering the Lost Map of Celtic Europe, а в 2016 году — Cols and Passes of the British Isles.

The Discovery of France. A Historical Geography from the Revolution to the First World War вышла в 2007 году. На русском она появилась в 2014 под ещё более длинным заголовком «Открытие Франции. Увлекательное путешествие длиной 20 000 километров по сокровенным уголкам самой интересной страны мира». Как пишет сам Робб в предисловии, страну, по которой он считался экспертом, он начал исследовать десятью годами ранее. Ему было очевидно, что Франция, литературу и историю которой он изучал и преподавал, была лишь частью огромной земли, которую он видел в отпусках, исследовательских поездках и приключениях.

Чтобы познакомиться с ней ближе, Робб сел на… велосипед. Через 22,5 тысячи километров в седле и четыре года в библиотеке появилась эта книга. Она, заключает автор, стала тем историческим путеводителем, который он сам хотел бы прочитать, отправляясь в своё путешествие. Первая часть книги описывает народы Франции, их языки, верования, повседневную жизнь, путешествия и открытия, а также других обитателей их земли. Вторая часть посвящена тому, как страну исследовали, картографировали, колонизировали её правители и туристы, меняли с точек зрения политической и физико-географической и вообще превращали в современное государство.

На обложке англоязычного издания приведён отрывок из рецензии Sunday Telegraph: «Почти на каждой странице есть подробность, которая просвещает, удивляет или развлекает, а часто всё вместе». Что редко бывает с хвалебными отрывками из одобрительных рецензий, это абсолютная правда. Текст буквально напичкан деталями, фактами, историями и шутками, которые хочется непременно пересказать.

Робб действительно старается держаться в указанных рамках, от Революции до Первой мировой, но сделать это непросто: чтобы был понятен контекст, он время от времени приводит информацию о гораздо более ранних периодах, вплоть до римлян. Масштаб проделанной им работы впечатляет: автор изучил какое-то невероятное количество источников — мемуаров, дневников, путевых журналов, хроник, литературы и документов. Он буквально по два раза на страницу ссылается на воспоминания путешественников разной степени известности. Особенной нежностью Робба пользуется Роберт Льюис Стивенсон; может, потому, что тот тоже путешествовал верхом? Правда, не на велосипеде, а на ослике.

Просто представьте: на 360 страниц текста ещё 60 занимает библиография.

Уровень подробностей поразительный. Грэм Робб подробно описывает, в какой части Франции на каком диалекте говорили, как отличалась внешность жителей разных районов, во что они одевались, что ели и пили, как искали супругов, во что верили, кем работали, какую роль в их жизни играли дороги и реки, что изменилось с приходом железных дорог и —да-да — велосипедов, как и чему учились, как и зачем путешествовали, и так далее, и так далее.

К тому же он отлично и очень образно пишет, и вот уже у тебя перед глазами картографы пытаются отстоять свои наблюдательные пункты у получивших невиданные раньше свободы граждан, которые, шутит Робб, «реализуют своё новое демократическое право разрушить всё новое».

Грэм Робб ставит своей задачей доказать, что Франция не ограничивается Парижем. Он справляется с ней блестяще, подробно описывая историю, язык и быт разных регионов, городов и деревушек. Более того, ему удаётся ещё кое-что: убедить, что и сегодня Франция во многом остаётся неизведанной, загадочной страной.

Будьте осторожны: дочитывая книгу, можно почувствовать фантомные боли в области несуществующего велосипеда. Или ослика, кому что ближе.

Запойные читатели, дуэтом, о свободе и цементном якоре

"В Восточном экспрессе без перемен", Магнус Миллз

В нашей рубрике "Кадриль с Омаром" — сразу два наших постоянных читателя: Люба Яковлева и Катя Романенко, о свежеопубликованном "В Восточном экспрессе без перемен" Магнуса Миллза. "Голос Омара" уже дважды докладывал об этой книге до ее выхода, а теперь наконец завзятые читатели делятся своими впечатлениями.

Люба Яковлева:

Дневной переход, и с книгой покончено — быстро, легко, спокойно, с одним лишь звучным всплеском.
Он длится миг.
А до и после — засасывает, засасывает, засасывает.

После пришло — роман об атрофии внутреннего голоса, а вместе с ним и смысла.
Не знаю, кто как устроен, допускаю, что мы, люди, человеки, — все разные, но у меня внутри происходит постоянное вопрошание: "где я? что со мной? почему я здесь? что я хочу? а чего не хочу? что я чувствую?". Может, и тяжко, и трудоёмко, и нудно постоянно сверять себя с реальностью, но возвращусь к оговорке: все мы — разные, я — такая. А герой — другой.

В монотонном повествовании от первого лица не звучит этот голос, не существует "я–осознающее".
Поток. Да, поток действий — упорядоченных и заданных внешней волей.
Герой принимает, соглашается и соглашается, и соглашается и отдаёт всё больше и больше свободы. И тут вопрос: а была ли свобода вообще предусмотрена в реальности романа, умело слепленного, шаржирующего, отображающего и воспроизводящего собственно реальность первого порядка? И продолжение вопроса: а в нашей реальности первого порядка свобода-то есть, наличествует?

Герой приезжает летом в озёрный край, живёт в палатке на берегу какое-то время — неделю-две, надеясь уехать скоро-скоро в путешествие на Восток — в Индию, берётся помочь хозяину кемпинга, где разбит его лагерь, ходит пить пиво по вечерам в паб, живёт и дышит полной грудью, а дальше он всё больше должен хозяину работы, а дальше — недели уже месяцы, и вот Рождество, а дальше...
Герой действует — он трудится, он не трутень. Он делает многое.
Но делает ли он? Или делают им? У героя отнята (сразу или постепенно) субъектность, он — единица силы, даже не лошадиной, но таки на что-то годный. Пусть живёт. Пусть приносит пользу. Как все в этом прекрасном озёрном краю.

Страшно. Поразительно. И страшно.
Обыденно страшно.

Миллз рассказал ещё раз про ужас экзистенции, лишённой осознания самоё себя, цели и смысла.
Про этот ужас можно найти много у кого ещё, даже перечислять не стану, но чаще всего в текстах будет слышен надрыв и несогласие, вопль душ, стремящихся вырваться, а в тексте Миллза и такого нет. Сплошная благость и умиротворение.
Потому-то и не отпускает текст.

Так и живём. Обыденно и просто. Не задавая вопросы...

(NB. Ирония, конечно, в том, что войти в поток, остановить "внутренний голос", отпустить себя, отказаться от желаний, не размышлять и не оценивать, а действовать — это новые ценности. Относительно новые, относительно. Но да, это предмет желания многих, стремящихся усовершенствовать себя, изменить своё место в мире. Ну вот да, подобный подход на практике может и в такое оборачиваться. Что воля, что не воля. Лишь бы дело.
Понятно, что разница есть, но в этом месте скользко и тонко, и рвётся.)

Катя Романенко:

Я наконец наложила руки на книги Скрытого золота XX века  —  и начала со свежевышедшего Миллза. Так и оставшийся безымянным герой отдыхает где-то в глуши и по доброте душевной помогает окружающим то с одним, то с другим  —  и скоро обнаруживает, что стал местным молочником и перестал мечтать о поезде в Индию. Вердикт: обязательная книга для всех, кому неловко заговаривать о деньгах, неудобно отказывать и несложно сделать, когда просят. Мы с вами, друзья, кончим мороженщиками в ёбаном нигде, и хорошо ещё, если не на дне озера с бетонным якорем на шее.

Мертвый отец. Мысли

"Мертвый отец", Доналд Бартелми

Сегодня в нашем эфире – вновь "Кадриль с Омаром", рубрика, где мы привечаем гостей "Голоса Омара", наших постоянных читателей. На сей раз с нами Павел Кумецкий.

Книга.

A book.
Роман. Его перевод на русский язык, выпущенный в продажу в январе две тысячи семнадцатого года. Печать офсетная. Тираж 2000 экз. Издательство “Додо Пресс”. Издательство “Фантом Пресс”. Перевод с английского Максима Немцова. Редактор Шаши Мартынова. Корректоры Александра Кириллова, Анна Синяткина. Серийное оформление Владимира Вертинского. Рисунок на обложке Владимира Камаева. Оригинал-макет Марии Югановой. Вёрстка Иды Копыт. Читатель Павел Кумецкий.
“The dead father” by Donald Barthelme. Epub.
Чтение оригинала и его перевода. ABBYY Lingvo хороший помощник. Google хороший помощник тоже.
Неотменимая модальность зримого наличествует, но тварь ли я дрожащая или право имею?
Зачем читать книги, точнее, зачем в высшем понимании слова?
Нормы приличия соблюдены, стандартные процедуры вызваны. Впечатления от чтения gathering. Отзыв.

Почему-то мозгу свойственно искать сравнения и подобия. “Когда я умирала” с тем же успехом можно заменить на road movie, Беккета, сравнить с “Нормой” Сорокина, в которой так же, местами, встречаются сердцезатрагивающие предложения на фоне общего pitterpatter происходящего. Или так: “С 1962 года для создания своих произведений Уорхол стал применять технику шелкографии, дававшую возможность бесконечно повторять одни и те же образы”. Бесконечное -ing, -ется как метод и произведение искусства, одновременно. Сэмплирование, фрактализация, дегуманизация, гуманизм вместо сердца, ирония, письки-сиськи трутся-сцепляются-контрастируют с точечным сердцезатрагивающим или размазанным-по-всему-тексту-красной-нитью-задним-фоном сердцезатрагивающим. Трение вызывает искры — profit.

Не стоит забывать о методах Пастернаканечитално, ГдеНастоящиеПисателиДжекЛондон (чаще всего эти методы работают в симбиозном [“символично” — стр. 90 — опечатка, если верить “The dead father” by Donald Barthelme. Epub.] объятье с методом ЯНеПонялДавайтеРушить) — но это не представляет большого интереса.

Не принять Отцов – это сложно, возможно ли вообще? Шестой студийный альбом американской рок-группы Queens of the Stone Age, выпущенный в 2013 году, “…Like Cloсkwork”, начинается так же, как и “In a glass house”, выпущенный в 1973 году, рок-группы Gentle Giant — звуком разбитого стёкла. Бартелми сначала писал линейную прозу, но она была ужасна (источник – YouTube), затем он прочёл Беккета. К тому же каждый сын несёт в себе что-то от отца\сам может стать отцом. Роман написан в 1975, роман читается\нравится в 2017.

Endshrouded in endigmas. Окраймлён краинствами.
Я так и не понял, что такое bumaree.
А это моё слово, вызванное “reiteratingandreiteratingandreiterating” Бартелми и песней Simple Minds — “dontdontdontyou” — именно так, в одно слово. Forget about me. (это связано лишь с тем, что я позавчера открыл для себя эту группу и песня в голове крутится)

“The novel also has that one remaining aspect that so many novels, even the truly great ones, lack; it left me wanting more” (about “Stone Junction”, amazon.com) — вот и у меня похожее впечатление от этой книги — хочу ещё Бартелми! Мне понравилось, несмотря на hunkwash-ность, flitter-te-hee-ность. Скорее даже из-за, а не несмотря на. Иногда я смеялся, а бывало и сердцезатрагивающе.

Читать в тандеме с переводом — эмм…даже не знаю, сколько процентов от общего удовольствия: без него я бы вряд ли\не скоро\а может и никогда не прочёл бы этот роман, с этого стоит начать, но дело не в этом — дело в том, что перевод (по моему мнению) сделан качественно. Сам убедился, что текст сложный для перевода\адаптации на русский язык.

Мне нравятся такие тексты тем, что их можно обсуждать, они не одномерные (или это так задумывалось автором, или он ведёт нас всех за нос — уже повод для дискуссии), они провоцируют, они выделяются. И он мне действительно понравился: понравились фрагментарные предложения, позволяющие домыслять что-то своё; понравился сюжет-квест (хотя куда и где перемещались герои, где происходили действия — не ясно точно, но чувство "квеста" появляется в начале и пропадает лишь после эпизода "Наставления сыновьям", это мне не понравилось); и что удивительно — появилось сочувствие к героям, такое же, которое возникает к героям обычного, не абсурдистского (условно говоря) романа.

Примечания к тексту — я обожаю в них копаться. Раньше не любил — чтение Пинчона, Джойса привычку ими интересоваться (как минимум) породили — а теперь считаю чуть ли не таким же важным моментом, как и сам текст, к которому они написаны. Здесь примечания есть, и возникала мысль частенько “откуда составитель примечаний это знает?”. Но тем и хороши такие тексты, что каждый вправе пользоваться всем, чем только сможет, при работе с ними.

И ещё: “текстовые отцы обыкновенно переплетены в синий”. Вот за это — отдельное \^_^/ тем, кто делал книгу-перевод. И ещё мне кажется, что я придумал итог: “мой внутренний филолог ликовал”.

А эпиграф такой, потому что всплыло, когда: “some fathers never sleep at all, but are endlessly awake, staring at their futures, which are behind them”\“иные отцы вообще никогда не спят, но бесконечно бодрствуют, не сводя пристальных взоров со своего будущего, кое у них позади”

Непостижимая воля божества

"Уиллард и его кегельбанные призы", Ричард Бротиган

И вновь с нами рубрика "Кадриль с Омаром": в гостях у "Голоса Омара" — наш постоянный читатель, знаток и любитель театра и литературы, Люба Яковлева.

О чем "Уиллрад" Бротигана? Этот вопрос возник на встрече "Оптика и музыка Ричарда Бротигана", состоявшейся уже в минувшем году и посвящённой книге "Уиллард и его кегельбанные призы". Тогда я не смогла ответить — пришла неподготовленной, пришла потому, что пришла, — желая разметить вешками свой путь к книге в надежде на помощь тех, кто уже подошёл близко-близко к Бротигану и откуда-то оттуда подающих сигнал, мол, иди, ничего не страшись. Теперь я уже могу ответить на вопрос.

Про присутствие божества в мире и про оставленность и неприютность.
У меня всё сложилось: и сон, откуда взялся образ бесстрастного, но разного Уилларда, подходящего к золотым и серебряным храмам. И то, как царственно восседал Уиллард среди кегельбанных призов, как он являлся и сиял.
Стремление к атрибутам божественного запустило таинственный механизм разрушения судеб братьев Логанов, у которых не было ничего, кроме побед в кегельбан.
Непостижимая воля божества, определяющая случайность любой случайности, уберегла одних и привела к гибели других.
А другие — как раз самые воплощённые и полнокровные, самые настоящие, самые не-картонные и не плоские персонажи романа — придавленные той сложностью, которой обладает проживание любви напополам, потихоньку отворачивающиеся от регулярности и устроенности, заданности обычной жизни (что показано в книге смешно, нелепо и немного обидно, а вот почему обидно, я говорить не стану), так вот, другие прекращают быть из-за этой случайности.
И я плачу о них. И я плачу о древних греках. Почему? Они умерли.

От домашних спектаклей до Великой войны

​«Детская книга» (The Children’s Book), Антония Сьюзан Байетт

Время от времени, с восхитительной нерегулярностью, продолжают случаться на наших буквенных волнах радостные гостевые эфиры. Сегодня — слово Ксюше Романенко, давнему Додо-резиденту, исследователю исследователей и вымышленных миров.

В "Детской книге" очень плотны и точны самые сложнопередаваемые варианты эмоций, моральных дилемм, систем отношений — через взгляд матери на купающихся сыновей, через вышитые ночные сорочки и растрескавшуюся керамику, через перечисление музейных артефактов. Но все эти житейские мусор и сокровища будут расцвечены вечными историями: "Ганс мой еж" и легенда о Томасе-Рифмаче прямо названы, "Золушка" и "Ослиная шкура" не раз отыграны героинями "Детской книги", а сколько там будет Шекспира! — того, что с капризными феями и влюбленными парами в волшебном лесу.

И при этом в "Детской книге" удивительно видна вот та самая большая история конца XIX-начала XX — эпоха модерна (на первой обложке "Детской книги" невероятная стрекоза Лалика!), психоанализа (вот тут вам реальные дети, а вот тут научные теории детства) и истоков двух самых страшных войн. А еще в "Детской книге" будут первая постановка "Питера Пена", создание Музея Виктории и Альберта, коммуны художников, движение суфражисток, русские анархисты, английские социалисты, мюнхенские кабаре, Всемирная выставка в Париже, закрытые школы для мальчиков, окопная поэзия...

И, конечно, будет несколько детей, очень разных, которых по-разному сомнет и обожжет, перелицует или переплавит это время — что от веселых пикников и домашних спектаклей до Великой войны, — и превратит во врачей, художников, революционеров, ну или просто легко убьет.

Ну а вам будет сложно, мерзко, страшно, грустно и захватывающе прекрасно.

Этюд в багровых тонах

"Автохтоны", Мария Галина

...и вновь первое воскресенье месяца, а сегодня – и зимы, а это значит – "Кадриль-с-Омаром", дорогие радиочитатели! Сегодня с нами уже полюбившаяся "Голосу Омара" – и вам – Лена Мотова, женщина-врач (тм), заядлый книгочитатель и кулинар.

"Автохтоны" Марии Галиной – это ностальгически узнаваемый Львов с его кофейнями, Площадью Рынок, оперным театром, сырником, наконец. Сквозь силуэт реального города проступает его фантастический, авантюрный, детективный двойник. Безымянный приезжий с канадским грантом ищет следы оперной постановки времен военного коммунизма. Высокая трагедия "Смерть Петрония" – об отношениях порядочного человека с властью. Как себя вести, когда власть омерзительна, а ты достаточно ярок и умен, чтобы пробиться в верха? Что делать, чтобы стать своим? Чтобы влиять на тирана, чтобы смягчить его нравы, спасти страну от позора, от бесстыдства, от наглой лжи?

Только лишь спектаклем дело не ограничивается, разгадка ускользает, появляются новые персонажи и обстоятельства, ты, читатель, пытаешься разобраться и незаметно погружаешься в ХХ век города и его людей с головой. Здесь всего понемножку: оперных див, языка цветов, вымышленных существ, причудливых букинистов, еврейской кухни, непризнанных художников. Это история повседневности на перепутье между востоком и западом. Кухонный разговор о времени и о себе, нелегкий, но веселый и занимательный.

NB: Те, кому это понравилось, скорее всего, полюбят "Сказки старого Вильнюса" Макса Фрая и "Щастье" Фигля-Мигля.

Макс и Нумминорих разговаривают

"Тубурская игра", Макс Фрай

Первое воскресенье месяца, значит — рубрика "Кадриль с Омаром": слово додо-друзьям и читателям. Сегодняшний букжокей — Маруся Брендибак Лактышева, давний (ныне почетный) резидент Додо Мэджик Букрум, джедай, женщина с катаной, приключенец и путешественник.

Для меня книги делятся на честные и хитрые. Первые увлекают сюжетом. Хватают за руку и стремительно бегут, перепрыгивая из одного события в другое. Так что и опомниться не успеваешь, как оказываешься в середине книги и уже не можешь остановиться, пока не дочитаешь. Хитрые книги за руки не хватают и вообще делают вид, что прекрасно могут пожить и без читателей. Они есть в этом мире — и этого достаточно. Читаешь их, ни о чем не подозревая, даже периодически скучаешь. Но на то они и хитрые: увлекаешься в процессе чтения не сюжетом, а разговорами героев, их мыслями. Черкаешь карандашиком особенно вштыривающие места (в честных книгах этого просто не успеваешь сделать). И главным уже становится не сюжет и его цель-развязка, а сам процесс. "Тубурская игра. Последняя из хроник Ехо" — как раз такая хитрюга. Да, там у героев есть формальная цель: они едут куда-то, найти какого-то хмыря — обычное дело для Малого Тайного Сыскного Войска. Но всю книгу Макс и Нумминорих разговаривают. Обо всем. Макс, хоть и был знаком с Нумминорихом к тому времени довольно долго, и то периодически офигевает от новых фактов. И я вместе с ним. Как-то так получается вдруг, что Макс-то никакой не супер-мега-легкий и крутой чувак. Он — вроде нас всех. Ленивый, сомневающийся, и по-чесноку боящийся перемен. Нумминорих — вот кто на самом деле существо из другого мира (даже по отношению к тому Миру). Такой открытости ко всему поискать ещё.

Во время чтения меня не покидала одна мысль: нам всем нужно поучиться отношению к жизни у сэра Нумминориха Куты. Каждый день просыпаться с мыслью "Новый день, йес! Очередной прекрасный день!" Это сложно. Нам же не повезло так же, как ему: у нас с детства слишком много обломов, какая уж тут вера в прекрасное настоящее и будущее. Но это не отменяет возможности изменить мир. Свой личный мир.

Это чертовски сложный и долгий процесс, и опустить руки очень просто. Год за годом терпеливо твердишь себе, что все будет здорово, что мир — дружелюбен и все будет так, как я хочу... А в итоге — хрен. Ни-че-го не меняется. Год, два, три, пять. А потом внезапно — ррраз, и изменилось. То, о чем просил все эти годы, на что программировал себя и мирозданье, — становится окружающей реальностью. Ради такого можно и потерпеть несколько лет.

Может быть, "Тубурская игра" и скучна, там нет бешеного экшна, но я читала ее как руководство к действию.

Леди Сотофа, к слову, говорила, что в некоторых несчастных мирах магия работает так медленно, что может показаться, будто ее и нет совсем. Но это ведь не повод от нее отказываться, не повод не верить. Просто нужно запастись терпением.

Дети и тьма

«Гретель и тьма», Элайза Грэнвилл

Я ничего не могу анализировать. Я могу только любить

Книги Хорхе Луиса Борхеса

Ежемесячная рубрика "Кадриль с Омаром" на радио "Голос Омара". Сегодня с нами Ян Фишер — инопланетный принц, музыкант, читатель, гений зрения, человеческое чудо внутри "Додо".

В конце второго года работы в книжном мне пришлось отвечать на пренебрежительный вопрос: "А что такого пишет этот Борхес?" Я впал в ступор и ответил что-то безликое, мол, великий латиноамериканский ого-го и эге-ге. Хочу искупить. Пытаюсь: Книги Хорхе Луиса Борхеса — это не чтиво. Это мистический опыт. Каждый раз, открывая книгу Борхеса, я чувствую себя Яромиром Хладиком, героем одного из лучших рассказов гения ("Тайное Чудо"). С той лишь разницей, что для Хладика время остановилось, чтобы он мог создавать, для меня же оно останавливается, чтобы я мог постигать. Секунда до выстрела длилась для Хладика год. Рассказ на 8 страниц для меня равняется по ощущениям увесистому тому. Мир Борхеса уникален по своей полноте. Его рассказы — это маленькие философские, научные, культурные, исторические и духовные трактаты. Бытийный рассказ о предательстве, стыде, революции и потребности человека высказаться ("Форма сабли") превращается в нечто вечное одним монологом: "Мне было так стыдно за этого человека, словно трусом был я, а не Винсент Мун. Ведь к тому, что делает один человек, словно бы причастны все люди. Поэтому трудно считать несправедливым, если бы ослушание в одном саду пало проклятием на весь род человеческий; трудно считать несправедливым, если бы распятие одного еврея стало спасением всех людей. Может быть, и прав Шопенгауэр: я — это другие, любой человек — это все люди. Шекспир в каком-то смысле тот же несчастный Джон Винсент Мун." Изящный и ненавязчивый детектив "Смерть и буссоль" последним диалогом превращается в монументальную притчу. Ему так много нужно было выразить, что он отказался от формы. Он просто сообщает нам о том, какие изобрёл сюжеты и что в них хотел передать. Если бы он решил действительно написать всё, что рвалось из него, ему не хватило бы жизни. Он нашёл изящное решение: попробовал убедить вселенную, что всё это уже есть. И у него получилось. Потому что читая его рецензии на вымышленные книги вымышленных авторов, у меня нет ощущения, что я узнаю. Я вспоминаю. Вспоминаю, как читал эти книги, которые никто не писал. Читая его без доступа к интернету, начинаешь всё реже понимать где вымысел, а где правда, и постепенно размываются границы возможного в твоей собственной жизни.

Детство, отрочество, юность

"Обещание на рассвете", Ромен Гари

В уже традиционной рубрике "Кадриль с Омаром": в первое воскресенье каждого месяца букжокеят друзья и читатели.
Сегодня у нас в гостевом эфире уже полюбившаяся нам по прошлому сезону Елена Мотова — врач-педиатр, журналист, книжный обозреватель.

Звоня и стуча в каждую дверь, она просила соседей выйти на лестничную площадку. Обменявшись с ними взаимными оскорблениями - здесь мать всегда одерживала верх, - она прижала меня к себе и, обращаясь к собравшимся, заявила гордо и во всеуслышание - ее голос все еще звучит у меня в ушах:
— Грязные буржуазные твари! Вы не знаете, с кем имеете честь! Мой сын станет французским посланником, кавалером ордена Почетного легиона, великим актером драмы, Ибсеном, Габриеле Д'Аннунцио! Он…
Она запнулась, подыскивая самую верную характеристику наивысшей удачи в жизни, надеясь сразить их наповал:
— Он будет одеваться по-лондонски!
Громкий смех «буржуазных тварей» до сих пор стоит у меня в ушах. Я краснею даже сейчас, вспоминая его, вижу насмешливые, злобные и презрительные лица — они не вызывают у меня отвращения: это обычные лица людей. Может быть, для ясности стоит заметить, что сегодня я Генеральный консул Франции, участник движения Сопротивления, кавалер ордена Почетного легиона, и если я и не стал ни Ибсеном, ни Д'Аннунцио, то все же не грех было попробовать.
И поверьте, одеваюсь по-лондонски. Я ненавижу английский крой, но у меня нет выбора.
В свои без малого восемь лет я обладал обостренным чувством юмора, ощущал всю нелепость ситуации, и этим я немало обязан своей матери. С годами я постепенно научился, что называется, ронять брюки на глазах у всех, не испытывая при этом ни малейшего стеснения. Это важный момент в воспитании человека доброй воли. Я давно уже не боюсь показаться смешным; теперь-то я знаю, что человек никогда не бывает смешон.

Удивительным образом Ромену Гари удалось под одной обложкой собрать роман воспитания, книгу о великой любви, философский трактат и авантюрно-приключенческую повесть, густо приправленную смехом. Никто не уйдет обиженным, такую биографию, как у дважды лауреата Гонкуровской премии (по правилам присуждается один раз, но Гари создал вымышленного писателя), военного летчика, дипломата и прочее, прочее, ещё поискать.

Детство начинается вполне романтически: маленький мальчик с матерью, драматической актрисой, бежит по заснеженным полям из большевистской России в Вильно. Сумасшедшая и прекрасная мать знает, что это лишь перевалочный пункт, что её Роман, Рома, Ромушка должен “вырасти, выучиться и стать человеком” в единственной стране — во Франции. А пока почти авантюрная борьба за существование во враждебном окружении (см. цитату), пение “Марсельезы” и поиск призвания.

Отрочество. Герой наконец попадает на свою внутреннюю родину и решает стать “титаном французской литературы”. Главное в этом деле — правильный псевдоним, а поскольку Виктор Гюго, Гете и Шекспир уже заняты, приходится напряженно думать и исписывать именами целые тетради. Ромен Гари — от призыва “гори!” — самый русский французский писатель.

Юность наступает почти одновременно со Второй Мировой Войной, но дальше о герое, пилоте Королевских ВВС, я рассказывать не буду. Читайте сами о мужестве без раскаяния, самоиронии без рисовки, материнской любви без патоки и упрямой вере безумцев.

Еще книг Ромена Гари в Додо-Лабазе: "Головы Стефани", "Большая барахолка", "Дальше ваш билет недействителен", "Спасите наши души".

Опыт литературного тренинга

Франсуа Лелорд, «Путешествие Гектора, или поиски счастья»

Продолжаем нашу рубрику "Кадриль с Омаром": в первое воскресенье каждого месяца берут букжокейство друзья и читатели.
Сегодня у нас в гостевом эфире Сергей Шпаковский — журналист, книжный обозреватель.

На каждой полке с психологической литературой найдутся по меньшей мере две-три книги, посвящённые счастью. В них можно встретить десятки практических заданий, цитаты сильных мира сего, несколько мотивационных авторских возгласов и даже пару мыслей, которые сработают.

Француз Франсуа Лелорд решил создать свою психологическую серию небольших романов о путешествиях молодого психиатра Гектора. Первой и, пожалуй, самой успешной из них стала как раз история про счастье – «Путешествие Гектора, или поиски счастья». В ней в художественной форме изложено почти всё, что умный тренер-психолог будет объяснять на протяжении суток своей аудитории. К тому же, у Лелорда получается рассказывать о счастье весело, интересно и порой немного стёбно. Но самое главное, он автор не умничает, хотя мог бы, будучи профессиональным психотерапевтом и психиатром. Роман написан наипростейшим языком, без употребления профессиональной терминологии и других радостей жизни. Получается добрая сказка для взрослых.

Ищущий счастья Гектор кажется потерянным человеком, отправившимся на поиски «сам не знает чего». Но именно в своём путешествие ему удаётся найти хоть какие-то определения счастья. В каждой главе можно отыскать какую-нибудь светлую мысль, которая могла бы стать максимой. Обычно их даже не приходится долго искать – как и в классических книгах по психологии счастья они пронумерованы и выделены шрифтом: «Урок 2. Часто счастье приходит неожиданно» или «Урок 5. Иногда счастье – это когда не понимаешь». И Лелорду легко удаётся вплести эти сентенции в довольно простой сюжет. Гертор изучает людей, беседует и много путешествует. Одним из его туристических открытий становится «Урок 12»: «Счастья труднее добиться в стране, которой руководят плохие люди».

«Поиски счастья» попались мне под руку, как и все подобные книги, совершенно случайно, но невероятно вовремя. Франсуа Лелорд прекрасно знает, как избежать психологического сеанса и слез на воскресной службе. Маленький Гектор ищет и находит, но всегда где-то по соседству. Мы ищем вслед.

Возвращение в Кэр-Паравел

"Хроники Нарнии", Клайв Стейплз Льюис

Продолжаем нашу рубрику "Кадриль с Омаром": в первое воскресенье каждого месяца в нашем эфире читатели.
Сегодня у нас гостит Ксюша Романенко:

"Училась, учу, читаю, пишу. Работаю с талантливым подростками, делаю культурные проекты, исследую, как литературный мир преобразует реальный. Люблю подростков и вымышленные города."

Любите, жалуйте хорошенько.

«Дети вскарабкались на крутой берег, пробрались через кусты ежевики и оказались под старым деревом, усеянным большими золотисто-желтыми яблоками. И яблоки эти были такие крепкие и сочные, что лучших нельзя было и пожелать.
– Тут не одно дерево, – сказал Эдмунд с набитым ртом, – посмотрите, вот еще и еще.
– Здесь их десятки, – отозвалась Сьюзен, бросая сердцевинку одного яблока и срывая второе. – Тут, наверно, был сад – давным-давно, до того, как это место стало безлюдным и вырос лес».

Тот, кто прощупывал жесткую, непроницаемую(!), заднюю стенку платяного шкафа, помнит, чего стоит прозрачный рахат-лукум из коробки с ярко-зеленой лентой; тот раньше всех понял, что взрослые бывают слабыми жестокими дураками, как дядя Эндрю, и что дружить против, пусть даже и против узурпатора Мираза – не лучшая идея, ведь можешь оказаться в компании ведьмы и вурдалака.

Кажется, что «Хроники Нарнии», прочитанные в четыре, в восемь, даже в двенадцать (позже – не усвоить), задают тебе какой-то очень важный словарь.

Вот предательство, страшное не клеймом, а тем, в какую ловушку попадаешь – как Эдмунд, как мистер Тумнус. Вот жертва – и не только Аслана, сознательно идущего под каменный нож, а, например, ворчливого Хмура, который гасит сладкий колдовской огонь, сунув свою лягушачью лапу в угли. Вот чистая, очень здоровая радость – Вакх превращает воду в вино, и умирающая встает с постели. Вот веселая храбрость – Рипичип на своей лодочке плывет дальше всех и исчезает за краем света.

И в этом Льюисовском словаре есть про чувство, когда просыпаешься утром и понимаешь, сегодня – первый день каникул. И есть про другое – когда невозможно решить, какому принцу Рилиану доверять – тому, кто будет сейчас молить о помощи, прикованный к серебряному креслу, или тому, кто мягко просит не верить своим словам, сказанным в «припадке».

А еще там очень много есть про то, как можно облажаться. Можно колдовством подслушать чужой разговор, и дружбе конец. Можно бездарно потратить время – и не успеть попрощаться с любимым другом. Можно забыть о своей цели – и скоро бал великанов, где главным блюдом станешь ты. Можно поддаться манипуляции – и вот у твоего города уже слышен тошнотворный запах Таш.

Кстати, есть и о том, что все еще можно исправить, можно перестать быть придурком, и тогда львиный коготь сделает первый надрез по твоей зароговевшей драконьей спине.

Если выучить нарнийский, то не нужно объяснений, почему учитель, тайный гном, ценой такой хрупкой своей безопасности спасает ученика – принца Каспиана; и почему это правильно – сбежать с лживого урока истории как безымянная девочка из городка Беруна, или от вынужденного замужества как Аравита, как Сьюзен.

Никогда не забыть, как в зимнем лесу у живого фонаря, тебя встречает фавн под зонтом и не забыть, что, если случайно окажешься на большой глубине, первым делом нужно скинуть обувь.

Потом-то тебе, конечно, расскажут про религиозную пропаганду и сексизм, но пока, тебе мало лет, ты все еще можешь попасть в Нарнию, и увидеть, как от песни рождается целый мир, и как дочь звезды, идет к столу со спящими лордами, и белые кувшинки до горизонта, и сок из живых алмазов, и альбатроса, который выведет из тьмы.

Кадриль с Омаром, фигура №1

"Карбид и амброзия", Лора Белоиван

Дорогие радиослушатели "Голоса Омара"! Представляем вам новую рубрику нашей радиостанции — "Кадриль с Омаром".

Теперь одно воскресенье каждого месяца мы будем предоставлять для высказывания нашим читателям и их книголюбовным историям.

А откроет эту рубрику наша постоянная слушательница Любовь Яковлева с эфиром о книге Лоры Белоиван "Карбид и амброзия".

Искренне ваша,
редакция "Голоса Омара"

В последние три дня читала три книги, две из них закончила, а с одной — со сборником рассказов "Карбид и Амброзия" Лоры Белоиван — подозреваю, мы ещё долго не расстанемся.

Рассказы Лоры Беловиан я читала в сообществе txt_me в обрамлении других рассказов других авторов. В сообществе время от времени заявляется игра в "Пятнашки", в которую все эти авторы играли, играют и, надеюсь, будут играть и дальше, и есть срок, к которому игроки должны выложить тексты, один за одним. Тексты Лоры и тексты остальных соединены игрой друг с другом, они идут последовательно, а часто параллельно, а иногда и вовсе пересекаясь — и тематически, и интонационно, и содержательно. Поэтому рассказы Лоры Беловиан было сложно воспринимать совсем отдельно, это был голос в хоре, возможно, один из ведущих голосов, сильный, с хрипотцой, особенный голос, но он был одним из многих, и даже оттеняя другие голоса, он всё равно был частью единой песни, единого звука.

А тут отдельно. Сборник рассказов. Рассказов про... И тут я сильно задумалась, про что же они. Про географическую точку на карте. Про вымышленное или про реальное-самое реальное пространство. Про людей и рыб. Про тайфуны, про один циклон и про море. Про острова. Про загадочные случаи и странные происшествия. Про спасение и обретение желаемого. Про хитрости и диковины. Про сны. Про смерть. Про жизнь. Про магию? И про магию тоже.

В книге много радости. Радость разлита по её страницам, оно как молоко, вытекающее из звонкого ведра, заполняющее все разломы, все швы на деревянном полу цвета неизвестности, из ведра, что пнула задорная корова, которая терпела-терпела, а потом взяла и нашалила.

Мне с этой книгой было вольно и приютно с самого её начала до самого её конца. Мне с этой книгой было... Будто окуналась я в озеро, чьи берега я давно забыла, а дно его, все неровности и впадины, все илистые места, все-все знакомы, и иду я по озеру, всё глубже, глубже, вспоминаю, вспоминаю. А после начинаю плыть, фыркая, как тюлень, как очень довольный и счастливый тюлень.Тюлень, которому снится сон, что он человек, которому снится сон, что он тюлень, которому снится сон, что он человек, которому снится сон...

Ощущение сонливости меня преследовало потом. Приходилось встряхивать головой, чтоб убедиться в реальности этой Москвы, этого ветра, этого снега, чтоб вдруг не провалиться в дыру, в ту самую географическую точку, я назову её наконец - в Южное Овчарово, которое вроде есть и которого вроде нет. Знак при въезде в него перечёркнут, между прочим.

Но это между прочим.