Комната Смеха настоящего ирландца

«Архив Долки», Флэнн О'Брайен

сли «Третий полицейский» — это путешествие в царство мертвых на велосипеде, то «Архив Долки» — неспешная трамвайная прогулка по остросюжетному абсурдному парку развлечений, солнечным днем, с пинтой пива в руке. Вот Комната Страха — пещера под водой, где можно поспорить с Блаженным Августином собственнолично (только осторожно, а то, как мы все помним, каких только несусветных склок не бывает между приятелями, не сошедшимися во мнениях по поводу Августина — у иных до дуэли доходило). Горки тоже имеются — не слишком крутые, в самый раз, чтобы повеселиться на очередном скате. А вот Комната Смеха, где каждый встречный — живое зеркало, причудливо искривленный человеческий нарратив.

Этим зеркальным лабиринтом выстраивается безумный альтернативный мир «Долки» — безупречно, лампово ирландский, мир, центр которого, разумеется, местный паб. Мир, где Джеймз Джойс жив, отрекается от «Улисса» и желает стать иезуитом. Где безумный изобретатель Де Селби собирается уничтожить мир, откачав из него кислород, а пока регулярно встречается для оживленной высокодуховной беседы с мертвыми Отцами Церкви, которых он нашел способ призывать с того света. Где полицейский сержант, просвещенный в Молликулярной Теории, протыкает коллегам шины на велосипедах, чтобы спасти их от страшного процесса перемешивания молекулами с машиной (знали ли вы, что местный почтальон уже на 81% велосипед?).

В этом вот мире наш главный герой, рассудительный и деятельный молодой человек по имени Мик, вполне ненадежный рассказчик — берет на себя миссию по спасению мира, а параллельно разбирается с собственной романтической коллизией и изобретательно улаживает несколько побочных интриг. Конечно, с блеском. Кажется.

Если в «Третьем полицейском» совершенно очевидно, что сама ткань реальности распадается на кусочки и перемешивается в весьма неуютном и тревожном порядке, то здесь единственный достоверный (и то с натяжкой) знак этого — свидание с Августином, остальное же происходит в бесконечных (прямо восхитительных) разговорах за выпивкой, что придает всему оттенок игрушечности. И все же этот сумасшедший зеркальный мир рассказов о мире, и сам приключающийся в нем Мик (такая «нетка», как у Набокова, непонятная сама по себе штуковина, которая обретает смысл и форму, только если отразить ее в зеркале) — сложносочиненное искривленное отражение реальности, которое любопытно разглядывать так и эдак, которое приглашает играть. Здесь все пронизанное игривой фантазией О'Брайена, текущей повсюду свободно и бурно, его острой насмешкой, и от этих завихрений духа, который веет в «Архиве Долки» для собственного развлечения, читатель получает гору удовольствия. Здесь легко смеяться.