Моего отца звали Патриком
Фрагмент из перевода романа "Архив Долки" Флэнна О'Брайена
В главе четвертой "Архива Долки" происходит таинственная подводная встреча героев с неким загадочным персонажем, личность которого нам, читателям, всю четвертую главу приходится угадывать, а поскольку О'Брайен, как нам хорошо известно, — рассказчик ненадежный, кто его знает, за нос он нас водит или правду говорит. Приводим крохотный фрагмент из перевода этой главы.
Мику было мокро, пусть и не холодно, однако боязно, непонятно и любопытно. Хэкетт сидел рядом, неподвижно.
Появился словно бы слабый свет, смутное сиянье. Оно постепенно усиливалось и придало очертанья сумрачной зале, которая оказалась неожданно обширной и до странного сухой.
Затем Мик увидел фигуру, призрак, вдали. Фигура, кажется, сидела и слегка светилась. Постепенно силуэт ее прояснился, однако остался невыразимо далеким, а то, что Мик поначалу принял в профиль за очень длинный подбородок, оказалось совершенно бесспорно бородой. Привидение укрывала хламида из некоей темной ткани. Странно, однако явление это не напугало его, а вот услышав знакомый голос Де Селби, едва ли не загремевший рядом с ним, он остолбенел.
— Должен поблагодарить тебя за то, что ты явился. Со мною два ученика.
Донесшийся в ответ голос был тих, далек, но совершенно отчетлив. Дублинский акцент — ни с чем не спутаешь. Невероятные речения можно обозначить здесь лишь типографски.
— Ах, ну что ты, дружище.
— Ты в добром здравии, как водится, полагаю?
— Не жалуюсь, слава Богу. Как чувствуешь себя ты — или же как ты думаешь, что ты чувствуешь?
— Сносно, но годы берут свое.
— Ха-ха. Ну насмешил.
— Отчего?
— Твой извод времени — всего лишь сбивающий с толку показатель разложения. Ты помнишь, что не ведомое тебе было твоей юностью?
— Помню. Но поговорить я хотел о твоей юности. Природа твоей жизни в юности по сравнению с таковой в твоем агиократическом слабоумии должна являть сокрушительный контраст, вознесение к набожности — внезапно и даже мучительно. Так ли?
— Намекаешь на кислородное голодание? Возможно.
— Признаешь, что ты был распутным и разнузданным юношей?
— Для язычника — не худшим. Кроме того, может, это во мне ирландец взыграл.
— Ирландец? В тебе?
— Да. Моего отца звали Патриком. И он был тот еще обормот.
— Признаешь ли ты, что ни возраст, ни цвет женщин не имели для тебя значения, если предполагаемая транзакция состояла в соитии?
— Ничего я не признаю. Не забывай, молю, что зрение у меня было прескверным.
— Все ли твои похотливые отправления были гетеросексуальны?
— Гетеровздор! Нет никаких доказательств против меня — кроме тех, которые записал я сам. Слишком смутно. Остерегайся морока подобного извода. Ничто не черно и не бело.
— Мое призванье — исследование и действие, а не литература.
— Ты прискорбно малоопытен. Ты не можешь ни вообразить эпоху, в которой я жил, с ее укладом, ни судить о тогдашнем африканском солнце.
Пер. Шаши Мартыновой
Ваш "Архив Долки" — в проекте "Скрытое золото ХХ века". Пять дней до окончания крауд-кампании.