Жить нужно в «Кайф»!

30 лет «Кайфу» Владимира Рекшана

В 1969 году выпускник исторического факультета Ленинградского государственного университета, мастер спорта по легкой атлетике Владимир Рекшан создал «Санкт-Петербург» - одну из первых в СССР рок-групп, запевших по-русски. А в марте 1988 года в журнале «Нева» вышла документальная повесть «Кайф» - возможно, первая книга о советском роке. По случаю тридцатилетия первой публикации повести Владимир Рекшан в двух словах рассказал мне о том, как ему удалось обмануть цензоров, и о том, что происходит в созданном им Музее «Реалии русского рока».

Откуда вообще взялась идея написать историю группы «Санкт-Петербург»?

С наступлением перестройки вдруг стали повсеместно рассуждать о рок-музыке, начиная приблизительно с «Аквариума». Мне стало обидно за целое поколение (то, которое начало играть музыку с середины шестидесятых), о которым не вспоминал никто. Отсюда и родилась идея книги.

Это кто стал повсеместно рассуждать? А вам не все равно было, что говорят вокруг?

Рассуждать стали по телевизору, в газетах, короче говоря - в СМИ. Мне было не все равно, потому что внезапная активность СМИ не соответствовала исторической правде.

А вы прямо ощущали и ощущаете себя отцом-основателем? Вы к этому серьезно относитесь?

Я к этому не относился и не отношусь особо серьезно, это всего лишь пение, какое-то физиологически почти неприличное занятие. Скорее, я себя оцениваю дистанционно – как исторический персонаж.

Сколько времени вы писали эту книгу? Я имею в виду первый ее вариант.

Я начал писать текст осенью 1986 года, а закончил весной 1987-го.Про публикацию я во время работы не думал.

Как получилось, что первая публикация случилась именно в «Неве»?

Написав «Кайф», я стал думать, что с ним делать. В Ленинграде особо выбирать было не из чего, возможностей не сказать, что много. В журнале «Нева» редактором работал мой приятель и собутыльник Валерий Суров, так что ему я книгу и отдал. Он быстро прочитал и передал главному редактору Борису Никольскому. Я его как отставника побаивался, но Никольский повесть одобрил, причем одобрил активно и после считал публикацию своим большим достижением. Все-таки перестройка уже цвела бурно.

Были ли какие-то просьбы издателей что-то исправить, изменить, убрать?

Время цензуры уже уходило. Но был забавный сюжет с цензурой…С самими цензорами я не встречался – они делали пометки в тексте, которые следовало учесть. Так вот, они предложили снять слово «бля». Но я просто стер карандашную пометку на корректуре, и«бля» осталось. Первое «бля» в советской литературе!Кстати, спустя какое-то время я с цензором познакомился – он тогда переквалифицировался в переводчика с сербохорватского.

К началу девяностых группа «Санкт-Петербург» отошла в тень, освободим место для более молодых и более наглых. Вы своей книгой хотели привлечь внимание к группе и собственной музыке?

Цели самопрославления я не ставил. А вот про историческую справедливость думал. Все-таки я – выпускник истфака ЛГУ.

Каким было отношение к этой книге в тусовке? Как ее восприняли? Кто-то обиделся? Кто-то взревновал? Что вообще говорили?

В целом текст приняли отлично. Некоторых, правда, покоробило, что история-то, оказывается, началась не с них, что кто-то был раньше.

Почему вы за эти тридцать лет несколько раз дописывали эту историю? Разве она не закончилась?

Мне казалось, что история закончилась, но она продолжается. На моих глазах много чего случилось после окончания первой книги. Да и я сам продолжаю выходить на сцену. Думаю, мои свидетельства важны.

Музей «Реалии русского рока» - это тоже попытка восстановить историческую справедливость? Или это просто работа архивариуса, потому что иначе все пропадет, потому что «что имеем – не храним»?

Музей и все, что я делаю – это своеобразная логика моей жизни. И первая группа, поющая на рок на русском. И первую рок-книга. Теперь вот создаю первый национальный музей рок-музыки. Точнее, уже создал.

Кстати, что сейчас происходит с вашим музеем? Есть ли хоть какой-то шанс получить под него помещение?

Всякое явление живет только в том случае, если оно развивается. Музей проводил временные выставки. Два года назад появилось небольшое, но постоянное помещение. Я ремонтировал и думал – когда можно будет открыться. В результате теперь сижу в Музее и по выходным. Кстати, с марта Музей будет работать пять дней в неделю… Смотрите, у Музея есть философия – он народный. Министр культуры или губернатор не станут этим заниматься, и не надо. Надо, чтобы народ приносил исторические предметы. И народ, к слову, постепенно несет. Так что, если народ захочет, и помещение появится. В Кливленде, штат Огайо, есть Музей славы рок-н-ролла – шестиэтажное здание, куда каждый год по полтора миллиона посетителей приходят. Чем мы хуже?

А вы думали по поводу увековечения памятных мест – скажем, мемориальной доски на здании, где когда-то был Рок-клуб, или еще о чем-то таком?

Мемориальные доски нужны. И пусть энтузиасты ими займутся. А то все памятник Цою ждут… Работать надо!

Как вы сейчас, спустя тридцать лет, смотрите на «Кайф»? Какой он – полный, вечный, какой-то еще?

Кайф – это жизнь. Когда твой возраст приближается к семидесяти, понимаешь все это более остро.