Человек в шляпе
Олег Ковалов, «Из(л)учение странного»
Многие смотрели неигровой пропагандистский шедевр Дзиги Вертова «Человек с киноаппаратом», но не всякий сможет сопоставить его с «Улиссом» Джеймса Джойса – едва ли не самой сложной книгой ХХ века, а один из эпизодов фильма – со строками из «Облака в штанах» Владимира Маяковского, порожденного, как и прочие футуристические строки… прозой Гоголя, на что намекает в книге «Мастерство Гоголя» Андрей Белый. Голова не кружится? Тогда вот еще – в «Великом утешителе» Льва Кулешова, еще одном абсолютном шедевре раннего советского кино, к тому же, основанном на новеллах и эпизодах биографии О’Генри, можно разглядеть… линию Луки из «На дне» Максима Горького – главного советского писателя, про которого Владислав Ходасевич писал: «… крайне запутанное отношение к правде и лжи, которое <…> оказало решительное влияние как на его творчество, так и на всю его жизнь». В глазах не рябит, можно продолжать? «Рваные башмаки» – недооцененный шедевр (еще один шедевр) Маргариты Барской – лучше всего рассматривать как кинематографическое воплощение… немецкой «новой вещественности» (Neue Sachlichkeit), гениальных и страшных картин Георга Гросса, Отто Дикса и других. Ничего так, да?
Когда в начале девяностых я, еще только открывавший для себя искусство кино, увидел подряд несколько фильмов Олега Ковалова («Сады скорпиона», «Остров мертвых», «Концерт для крысы» – именно в таком порядке), я уже читал какие-то тексты Олега Альбертовича и, возможно, даже видел его лично – очки, широкий воротник плаща, внимательный взгляд и едва заметная улыбка, с трудом маскирующая не самое веселое выражение лица, – такой внешний вид у меня, неофита, вызывал уважение, а его умные тексты и – потом – умные монтажные (и, позже, игровые) фильмы лишь еще сильнее укрепляли убеждение, что передо мной – человек выдающийся. Потом, долгими питерскими ночами приобретя «насмотенность», я вернулся к фильмам Ковалова – и убедился, что первое впечатление об этом человеке было правильным. Тем более, к уже увиденным его картинам добавилась «Темная ночь» – один из главных, как мне до сих пор кажется, фильмов, снятых в России на рубеже веков.
И тут важно понимать – что бы не делал Ковалов, о чем бы он не снимал или не писал, душой он оставался в начале ХХ века – в ранних советских киноэкспериментах, в эйзенштейновских играх с монтажом, в немецком экспрессионизме, в строках футуристов и ничевоков. Его тексты и его фильмы складывались в одну историю, и удивительно, что книга (первая из нескольких – судя по красной цифре «1» на корешке) появилась только сейчас. И какое же счастье, что она появилась!
Ковалов не играет в пионера – он и есть пионер, первооткрыватель. Для него каждый фильм – будь то заученный наизусть «Человек с киноаппаратом» или не самые популярные «Рваные башмаки» – повод для блистательной интеллектуальной игры, для цепочки парадоксальный ассоциаций, для едва ли не детективного сюжета. Соединяя то, что, на первый взгляд, соединить невозможно, Ковалов создает удивительные сюжеты, главными героями предсказуемо оставляя режиссеров, но выводя на первый план и тех, кто находился рядом – пусть и по другую сторону условных «баррикад», – и соратников по «важнейшему из искусств», и писателей, художников, политиков. Рассматривая кинематограф начала века в контексте не столько кино, сколько культуры вообще, Ковалов, по большому счету, и пишет не совсем о кино, но именно о «культуре вообще» , о контексте, о потрясающих связях, которые до него оставались незамеченными. Причем пишет так, что каждый его текст даст фору лучшим детективам. В детективе чаще всего можно догадаться, что убийца – шофер. Но о том, куда заведет мысль Олега Альбертовича, предсказать невозможно. В награду – восторг первооткрывателя, которым Ковалов – человек в очках, плаще и шляпе – щедро делится со всеми. Вернее, не со всеми – тираж этой великолепной книги преступно мал.