Издательство Додо Пресс: издаем что хотим

Голос Омара

Евгений Коган Постоянный букжокей ср, 15 февраля

Единственный свидетель

«Марина Дурново. Мой муж Даниил Хармс», Владимир Глоцер

Андрей, сын Владимира Глоцера, рассказывал, как его отец работал над этой книгой. Работы было много – за две недели, что Владимир Глоцер провел в Венесуэле, в доме Марины Владимировны Дурново, он записал множество кассет, и на них остался голос этой удивительной женщины – голос, который рассказывал целую жизнь. «Передо мной предстала изящная маленькая женщина, с голубыми глазами, очень живая, подвижная, пробегающая по своей просторной квартире как девочка, чуть ли не вприскочку, - вспоминал он в предисловии. - Благородные черты ее красивого лица и прекрасные манеры выдавали аристократическое происхождение…»

Марина Владимировна переходила с русского на испанский, или на английский, или на французский, потому что за десятилетия, проведенные вдали от России, она стала забывать русский. Иногда ее память уносила ее далеко от темы разговора. Порой она просто чего-то не могла вспомнить, и тогда Глоцеру приходилось рассказывать ей то, что происходило во времена ее молодости – чтобы она вспомнила подробности, которые знала только она.

«Ложились мы поздно ночью и вставали тоже поздно. Даня мог спать до двенадцати. А иногда вставали в два или даже в три часа дня.

Когда нечего было есть и некуда было идти, так он и спал, как и я.

Шура Введенский... Я его очень любила. Он был симпатичен мне. И всегда присутствовал в нашей жизни. “Шурка сказал...”, или “Шурка приехал...”, или “Шурка зайдет...”

Даня и Шура всегда были вместе, тесно связаны друг с другом.

Я думаю, что Шурка был для Дани самый близкий человек. Причем Даня, по-моему, верховодил в их отношениях, был как-то над ним. Они постоянно советовались, сделать так или этак, так ли поступить и прочее…»

И вот так получилась эта книга – «Марина Дурново. Мой муж Даниил Хармс». Воспоминания – странная штука, доверять им нельзя. Ведь Марина Владимировна рассказывала о том, что было шестьдесят, даже семьдесят лет назад. Но других – таких – воспоминаний о Хармсе не существует. И не может существовать.

«Я слушал Марину Владимировну Дурново час за часом и понимал, что она, по существу, последняя свидетельница жизни Даниила Хармса».