Дядя был не строгих правил

"Версия Барни", Мордехай Рихлер

Книжка долгая и не под всякое настроение приятночитаемая: я, помнится, в свое время ее долго мусолил, перемежая иными (и книжками, и настроениями). Но, домусолив, таки осознал, что романище таил в себе достоинства! Впрочем, готов предположить, что кто-то проглотит его залпом (или короткой очередью).

Жанр «извилистых мемуаров» (по собственному определению главгероя) предполагает постоянное присутствие у читателя под боком (или перед глазами – кому как привычней) первого лица романа в своем единственном и неповторимом числе. И это первое лицо – очень симпатичный, крайне эксцентричный, невероятно забавный, дико трогательный, человечный, парадоксальный, противоречивый, талантливый, чудовищно занудный и запредельно глумливый персонаж с путаной историей жизни и не менее путаными жизненными принципами. Если у вас есть пожилой еврейский дядюшка (папа и дедушка не подойдут, и лучше, если дядюшка – двоюродный), обожающий выпить и вообще гульнуть как следует, ничтоже сумняшеся обременяющий всех вокруг своей жаждой жизни (точнее, ее пропагандой на основе собственного примера), при этом любящий и щедрый, при этом же сварливый и деспотичный – то вы понимаете, о чем я. У меня такого дядюшки нет, но похожих чужих я знавал... В моем глубоко личном рейтинге литературных героев (на год прочтения) этот Барни Панофски был прямо-таки номером один. Номером два – его папа из той же книжки.

Квинтконцепция сообщаемого автором такова:

«Во-первых, наша жизнь абсурдна, во-вторых, никто никого по-настоящему не понимает». Конец приблизительной цитаты.