Издательство Додо Пресс: издаем что хотим

Голос Омара

Голос Омара Постоянный букжокей вс, 20 ноября

Один из мифов "Мертвого отца" Доналда Бартелми

Фрагмент перевода

Ревенье, сообщили мне они, было гласом Великого Отца Змия, требовавшего крайних плотей непосвященных, но мне ничего не грозит, моя крайняя плоть уступлена давным-давно, хирургу в больнице. Подбираясь ближе сквозь сплетенье лоз, я различил очерк змея громадной величины, державшего в пасти своей лист жести, на коем что-то было начертано, ревы громыхали жестью, и я не сумел разобрать посланье. Сторожа мои выволокли пирогу на клок земли, где покоилось чудовище, и подступили к нему с сугубым почтеньем, а кто б нет, крича в ухо ему, что я прибыл на проверку загадкой и для выигрыша себе блага, и что если он к тому расположен, они примутся облачать его к загадыванью. Великий Отец Змий весьма благосклонно кивнул и, раскрывши рот свой, выпустил из него лист жести, кой с оборотной стороны своей отдраен был до яркости зеркальной. Мои сопровождающие установили зеркальную его сторону таким манером, чтобы тварь могла рассматривать себя с любовью, покуда происходят вкруг него хлопоты, я же тем временем задавался вопросом, возможно ли мне будет подползти под низом у него и прочесть написанное там. Сперва обернули они Великого Отца Змия в тонкую бельевую мелочь мягкошепотной изменчивой тафты цвета румянца, извлеченной из гардероба красного дерева габаритов изобильных, расположенного за ним, сражаючись с полчаса за то, чтобы покрыть всю его немалую длину.

Мне он нравится, сказал Мертвый Отец, тем, что мы с ним оба длинны, очень длинны.

Придержи сужденье, сказал Томас, мы еще не вполне добрались до конца.

Затем они надели на него, сказал Томас, нечто вроде алой юбки, начиненной подбивкою и складчатой, и вспоротой так, дабы показывать богатую внутреннюю подкладку алого посветлее, два алых этих вместе дерзко выставлялись на погляд при малейшем его движенье или колебанье. Великий Отец Змий не глядел ни вправо, ни влево, а строго пред собою на собственное бледно-желтое изображенье в жести. Следом они покрыли верхнюю, сиречь более головную его длину, легким жилетом белого шелка, расшитым нитью цвета мускатного ореха и нитью цвета гусиной неожиданности, оные переплетались, и отделанным легким взбитым кружевом. Затем обрядили они его в нечто вроде камзола серебристой парчи с прорезями пурпура и опять же с прорезями злата, рукава же для его не-рук болтались, подобранные мелким жемчугом, у камзола имелось четыре с половиной дюжины пуговиц, а пуговицы те одной дюжиной из слоновой кости, одной из шелка, одной из шелка и власа, одной из сплетенья златой и сребряной канители, и еще шесть алмазов, оправленных в золото. Далее надели они на него плащ великий, содеянный из нестриженного бархата, внутри грушевого окраса, а снаружи расшитый сверху и по спине бисером и жемчугом числом без счета и содержащим две дюжины пуговиц, все они вместе почти два часа застегивались, пока же застегивались они, я все ближе подбирался к исподу жести, коя выше меня была и опиралась на древесный ствол, дюйм за дюймом, а иногда и полдюйма, дабы на взгляд движенья мои были неприметны. Потом опоясали они его посередь кушаком красного золота с жемчугом и блестками, дабы висел на нем его кортик, к оному кушаку пристегнуты пряжкою были ножны (кожи цвета буйвола, изработанной позументом из серебряной канители и крашеного шелка), державшие в себе сияющий раздвоенный язык двух метров длиною. Когда возложили они на продолговатую главу его французскую шляпу с ее солидным произведеньем златосечца и долгим черным пером, я скользнул под жесть и выскользнул вновь, и просто не поверил глазам своим, увидев написанное. Великий Отец Змий кивнул раз собственному отраженью, выхватил язык из ножен и провозгласил, что готов загадывать.

Вот какова загадка, сказал Великий Отец Змий с великим росчерком двуконечного языка своего, и гадина она редкостная, скажу я тебе, самый что ни есть аркан во всем аркануме, нипочем не угадаешь и за сто тысяч лет человечьих, частью своей, должен тебе заметить, уже израсходованных тобою на бесполезное житье и дыханье, но все ж попробуй, рискни давай: К чему душа твоя сейчас лежит? К убийбийствию, ответил я, ибо именно сие прочел я на исподе жестянки, словесо убийбийствие, начертанное изящным тонким почерком. Ишь ты поди ж ты, сказал Великий Отец Змий, он просек, и два негодяя мигнули мне в ошеломленном изумленье, да и сам я изумился, и поразился, но изумлялся я и поражался той близости, с каковой ответил я, соответствующей моему истинному душеизъявленью, моим утраченным чувствам, коих никогда не отыскивал я допрежь. Полагаю, сказал Отец Змий, что благо, коего желаешь ты, есть способность свершить сию мерзость? Конечно, сказал я, что ж еще? Дадено, стало быть, сказал он, но позволь тебе напомнить, что часто достаточно владеть силою. Делать тут ничего бывает и не надо. Ради успокоенья души. Я поблагодарил Великого Отца Змия; он поклонился в ответ весьма сердечно; спутники мои возвратили меня в большой город. Я блуждал по большому городу с убийбийствием на уме — грезою заики.


Пер. Макса Немцова