Живое и мертвое
«Половина неба», Линор Горалик, Станислав Львовский
Повествование движется к катастрофе, это становится понятно с первых страниц. Марк приближается к ней с двух сторон: вот он, условно взрослый мужчина с бутылкой виски, летит из Бостона в Москву. «Эйр Франс». В сумке у него пистолет. В Бостоне — Мэри О'Брайен, ее муж Мартин О'Брайен, их дочка Лиззи. И удивительное небо, какого здесь у нас никогда не бывает, прозрачное, резкое.
Вот он, маленький мальчик, смотрит, как его одноклассница и подруга Маша сидит на парте впереди и пишет олимпиаду. Он тоже: Петя разменял один рубль двадцать пять копеек серебром на медь. У Марка и Мэри О'Брайен есть общее прошлое — бывшее общим для многих и многих: автоматы с газировкой, траурная ленточка на рукаве в день смерти Брежнева, «Крамер против Крамера» в кинотеатре, пепси-кола и торт «Наполеон» на дне рождении. Через все настоящее, что грохочет и свистит вокруг них, в самый миг своего рождения уже умирая и становясь прошлым, вьется ниточка их личной связи. Марк — фотограф National Geographic. Он не может фотографировать людей — и даже смотреть на снимки с людьми. Особенно на детские фотографии знакомых. На фотографиях — мертвые люди, мертвые дети.
У Марка и Мэри О'Брайен нет ни настоящего, ни будущего. Начинающий подросток Лиззи почти не говорит по-русски. Мартин — ветеринар и прекрасный, прекрасный, настоящее счастье. Небо прозрачное, резкое. Мэри говорит «Oh, Gosh».
Эти дети, которыми они были, не принадлежат истории, они живые, все в них живое и дышит, живое заключается в том, что умирает каждую секунду, мертвое выдирает себе зубами история и абсорбирует, и длинное гладкое мертвое тело ее полнеет и ширится.
Остается только бесконечная бездомность и неприкаянность, два совершенно разных неба — здесь и там, история изгнания из Рая в детальных бытовых зарисовках, которые невротически накручиваются в тугую пружину, чтобы скрыть, что обнимают пустоту и не могут ее ухватить: вот мы идем делать trick-or-treat, вот Кейп-Код, вот «грузинские» шашлыки на йогурте, вот пароходик идет вокруг Манхэттена, вот ты лежишь ничком на кровати в черной засасывающей воронке исторической необходимости, дуб — дерево, воробей — птица, Россия — наше отечество, самолет, пистолет.