Пролезающий герой и “не такое”

Ключарев-роман. Владимир Маканин

Эта серия никаким романом, конечно, не является; писалась она с перерывами почти двадцать лет и замечательна как раз именно тем, что она – никакой не роман. Ключарев этот – образ размытый и на стойкого <оловянного> героя никак не тянет – хотя, за двадцать лет и с живым человеком могут произойти удивительнейшие трансформации, чего уж говорить про героя придуманного, пусть и выстраданного...

Но тут любопытен не Ключарев пресловутый (который с годами морфируется из типового литперсонажа – усредненного советского инженера – в трагическую фигуру), а кардинальная разница жанров, внутри которых этот Ключарев по воле автора существует.

“Повесть о Старом Поселке”(1974) – история о ностальгии по детству, каким бы суровым, некрасивым и неправильным оно ни было. Типичная тогдашняя литература про интеллигентские страдания из-за неприпадания к корням.

“Ключарев и Алимушкин” (1979) – прикрытая легковесной иронией история о неприкаянности и неудачливости, помещенная в итээровский антураж 70-х. Тоже типично, но типичноо настолько хорошо, что это стоит прочесть.

“Голубое и красное” (1982) – душераздирающая (и, пожалуй, лучшая в цикле) история о детстве и любви. Точнее, о недолюбленности и вынужденном трагическом недолюблювании.

“Лаз” (1991) – повесть-памфлет (она ж – антиутопия) о беспомощности и отчаянности так называемой интеллигенции в 90-е, ценна именно тем, что точно тогда и была написана, когда все нарисованные там кошмары грозились стать реальностью. Но камешек, попадающий под ребра Ключарева, когда он лезет из страшного мира в мир иной и благополучный – он наверняка останется в памяти.

“Стол, покрытый сукном и с графином посередине” (1993) – скучноватая философская притча, наименее обязательная из всех книжек серии, собравшая в себя метания и сомнения, терзания и непонимания, растерянность в ожидании завтрашнего дня и (немножко) озлобленность от этого хренового дня.

Однако ж, будучи прочитанными подряд, эти повести создают ужасно любопытную (или любопытно-ужасную) динамическую панораму нашей (имеется в виду поколение относительно немолодое) богатой неприятными происшествиями жизни, хронику переживания нами этих неприятностей и смены литературных парадигм, и уж не знаю, дают ли повести уверенность, что мы переживем и не такое – но на фиг нам эта уверенность. Лучше пусть “и не такого” уже не будет.