За гранью отчаяния всё как обычно

"Эндшпиль", Сэмюэл Беккет

"Нет ничего смешнее несчастья, что правда, то правда... Да, да, это самая потешная штука на свете"
— Нелл, "Эндшпиль"

"Джеймз Джойс был синтетиком, старался привнести [в текст] как можно больше всего. Я же аналитик и стараюсь оставить как можно больше всего за текстом".
— Сэмюэл Беккет

Взялись мы смотреть сквозняком эпохальный театральный проект ирландского телевидения "Беккет на пленке". Это все 19 пьес нобелевского лауреата, включая и те, что без слов. Все пьесы поставили разные режиссеры, с разным актерским составом, и это, конечно, пир ума, духа и остальных эфирных запчастей человеческого организма. А следом перечитать (или прочесть вообще, по первому разу) эти драматургические шедевры — самое то. Сегодня я вкратце доложу о свежих впечатлениях от одноактной пьесы "Эндшпиль" ("Конец игры" еще есть в переводах).

В пьесе четыре персонажа — дедушка с бабушкой (безвылазно сидят в мусорных баках — урнах то есть, в обоих смыслах слова, — на арьерсцене, ходить не могут, потому что безногие), отец (ноги есть, но ходить не может — и слепой) и сын (не может сидеть, ходит плохо), действие происходит в неопрятной унылой комнате, где, кроме баков дедушки с бабушкой, кресла, двери и двух окон, больше ничего нет.

Как и любая другая пьеса Беккета — да что там, как любой его текст — эта сплошь притча и игра архетипов. Минимализм Беккета и его медитации на отчаянное положение под названием "жизнь" позволяют вчитывать (или всматривать) в него много чего, и, в отличие от, например, скользкой и призрачной многослойной вуали "Детства Иисуса" Кутзее, метафоры тут возникают вполне стойкие и недвусмысленные. По причине тех же минимализма и архетипичности возникающие ассоциации зависят и от текущего состояния мозгов читающего/смотрящего — и насущных обстоятельств. Мне, к примеру, ловко и легко вчитать в эту пьесу, во-первых и в-простых, прямой буквальный смысл происходящего, то есть отношения взаимозависимости формально близких друг другу людей, как связь всегда о двух концах, терзающий и терзаемый всегда совмещаются в каждом из участников связи, а изъяны и немощи их — и бремя, и награда для обеих сторон. Во-вторых, на фоне О'Брайена и чтения про непростые отношения ирландцев-интеллигентов первой половины ХХ века со своей Родиной, хороша и цельна тут такая метафора: сын — собственно, сын своей страны, отец — Родина, бабка с дедом — историческое прошлое, легендарное и фактическое, этой самой Родины. Слегка подкрутив читательский окуляр, можно прочесть всю пьесу под этим углом и увидеть в ней в точности то, что происходит не там и тогда, а тут и сейчас, в РФ, в 2010-х.

Все трое великих ирландцев — двое вырвавшихся из страны (Джойс и Беккет) и один оставшийся (О'Брайен) — то ли потому, что они ирландцы первой половины ХХ в., то ли это просто черта подобных инопланетян, а ирландцами они оказались по чистому совпадению, наделены поразительным даром смотреть на человеческие обстоятельства, которые, например, мне как читателю могли бы показаться чудовищными, с особой точки зрения. Этот взгляд не упрощает, не искажает, не предлагает утешений, не перетолковывает — и это не просто хроника происходящего. Это такое сказочное "белое свидетельство", неуловимое прикосновение художника, точное и творящее настолько, что сама эта способность так видеть наделяет читателя покоем и силой смотреть на что угодно традиционно "ужасное" так же — и продолжать, невзирая на полученное знание, жить, не закрывая глаза.