"Иметь такую книгу - честь!"
«ЦДЛ», Лев Халиф
«Года три назад шел я по Ленинграду со знакомой барышней. Нес в руках тяжелый сверток. Рукопись Халифа “ЦДЛ” на фотобумаге, — писал Сергей Довлатов. — (С автором мы тогда не были знакомы. Знал, что москвич. А следовательно — нахал. Фамилия нескромная. Имя тоже не без претензии. Но об этом позже...) Захожу в телефонную будку — позвонить. Барышня ждет у галантерейной витрины. Вижу — к ней подходят двое. Один что-то говорит и даже слегка прикасается. Я выскочил, размахнулся и ударил ближайшего свертком по голове. Парень отлетел в сторону. <…> Так книга Халифа выдержала испытание на прочность. Свидетельствую — драться ею можно!»
Кроме того, Довлатов про эту книгу написал еще и четверостишие: «Верните книгу, Саша с Петей, / иметь такую книгу — честь! / Я прославлял ее в газете, / Теперь хочу ее прочесть». А самого автора называл «помесью тореадора с быком». Соревноваться с Довлатовым — занятие бессмысленное. Но я, все же, вдохну поглубже и тоже попробую об этой книге рассказать.
Для начала — два слова про самого Льва Халифа. Он родился в 1930-м, рано начал писать стихи, первый назывался «Суворов». В 1953-м оказался в Москве, спустя три года удостоился похвалы Назыма Хикмета. Примерно в это время написал одно из своих самых известных четверостиший, которое бдительные цензоры несколько раз вымарывали из его публикаций, зато его цитировали многие, в том числе без указания авторства. Таким образом это четверостишие стало фольклором. Например, его (слегка изменив) процитировал Василий Гроссман в романе «Жизнь и судьба». Стихотворение называется «Черепаха»: «Из чего твой панцирь, черепаха, / Я спросил и получил ответ: / Он из пережитого мной страха / И брони надёжней в мире нет». Потом, уже в 1970-е, Халиф демонстративно вышел из Союза писателей. Естественно, его перестали печатать. Он перебивался случайным заработками на ниве переводов, а потом уехал из страны. И в 1979-м в издательстве «Альманах» (Лос-Анджелес) вышла его книга «ЦДЛ» — мне кажется, одна из важнейших написанных на русском языке книг своего времени. Вот о ней-то собственно и речь.
В этой книге нет главного героя (вернее, главный герой есть — русская литература; говоря проще, в книге нет того главного героя, которого можно назвать по имени, повествование же ведется от лица автора), но если бы он был, то ЦДЛ — Центральный дом литераторов — был бы для него, по сути, тем же, чем был Кремль для главного героя книги Венедикта Ерофеева «Москва — Петушки»: «Все говорят: Кремль, Кремль. Ото всех я слышал про него, а сам ни разу не видел. Сколько раз уже (тысячу раз), напившись, или с похмелюги, проходил по Москве с севера на юг, с запада на восток, из конца в конец и как попало — и ни разу не видел Кремля…» ЦДЛ из книги Халифа представляет собой место силы, средоточие тайн и слухов, своеобразный бермудский треугольник, в котором, как корабли, пропадают писатели и поэты, в котором решаются судьбы и рушатся жизни, в котором за бесконечными разговорами забывается главное. Правда, в отличие от ерофеевского Кремля, ЦДЛ у Халифа существует, и его даже можно достичь, вот только он все время оказывается не оазисом, а миражом. «Понимаешь, босяк, — говорил бывало Светлов, — деньги, как талант, — нету, так уж нету...»
Но ЦДЛ — это еще и омут памяти, который хранит воспоминания, одно страшнее другого. По сути, книга Халифа — это… не эпитафия даже, а надгробная речь, произнесенная над не закопанной еще могилой советской литературы. Халиф, словно колоду карт, тасует фамилии и судьбы — этого расстреляли, этого уничтожили, а тот выжил, но скурвился и, по словам придуманного по другому поводу, но такого реального Глеба Жеглова, «сам погиб для нас всех, паскуда», или как он там говорил. Но большинство, конечно, были уничтожены — они или сгинули в лагерях, или были расстреляны, или их «съели» свои, или, как, например, тишайшего 38-летнего Дмитрия Кедрина, убила, уничтожила, растоптала страшная окружающая действительность
У книги «ЦДЛ» нет линейного повествования. У нее много слоев. Вот мемуары, воспоминания о пережитом, о писателях и поэтах, о чиновниках от литературы и литераторах от органов госбезопасности. Вот сюрреалистические — как поток сознания, почти автоматическое письмо, — «дневниковые» записи. И еще что-то, и еще. Книга «ЦДЛ» — не история советской литературы, «которую мы потеряли». Книга «ЦДЛ» больше похожа на плач, на стон, который отнюдь не зовется песней. Отрывки из этой книги легко и приятно цитировать – Халиф рассыпает по страницам своего горестного повествования афоризмы, которые, как шутки хорошего лектора, дают читателю возможность хоть иногда перевести дыхание. «Спартак Куликов... Имя — восстание, фамилия — битва...» — наблюдательность, так ценимая уже упоминавшимся Сергеем Довлатовым. «Дрейфус умер, но дело его живет».
«ЦДЛ» — не учебник (хотя она наполнена фактической информацией круче любого учебника: вот про расстрелянного Бабеля, а вот про ленинградский круг «Малой Садовой»), не антология и не аналитический труд. Но, кажется, без этой книги очень сложно осознать что-то важное про советскую литературу. Чудовищно актуальная книга, как ни прискорбно.