Безумие — это новая человечность
"Антипсихиатрия. Социальная теория и социальная практика", Ольга Власова
«Человечество есть мириады преломляющих поверхностей, окрашивающих белое сияние вечности. Каждая из этих поверхностей преломляет преломление преломлений преломлений. Каждое “я” преломляет преломления других преломлений преломлений “я” других преломлений… Это лучезарное сияние, это чудо и мистерия, однако частенько нам хочется проигнорировать или уничтожить те грани, которые преломляют свет по-другому, чем мы».
Рональд Лэйнг
Италия — единственная страна в мире, где нет психиатрических больниц. Вместо этого есть центры психиатрической помощи и психиатрические отделения в соматических больницах, налажен уход на дому, построена продуманная система реабилитации и социальной адаптации, профессионалы сопровождают и поддерживают больного настолько, насколько ему это необходимо, создаются разветвленные возможности для работы и интеграции в общество. Никого не имеют права госпитализировать принудительно. Отсутствует юридическое понятие невменяемости душевнобольных. То есть, человек с психическим расстройством продолжает и распоряжаться своей жизнью, и нести ответственность за свои действия.
Вдохновитель и автор итальянской психиатрической реформы Франко Базалья не успел увидеть ее воплощение: последняя государственная психиатрическая больница была закрыта спустя 30 лет после принятия «закона Базальи» в 1978 году. Но, разрабатывая реформу, он, человек с гениальной исторической интуицией, отдавал себе отчет, что быстро ничего не случится. В конце концов, на тот момент Италия жила по закону аж 1904 года «О психиатрической помощи», где человек с психическим заболеванием определялся через понятия «опасность для себя и окружающих» и «общественный скандал». Общественный скандал! Но зато настолько вопиющим все это было на фоне современности, что радикальные меры получили единогласное одобрение и настоящий шанс воплотиться в жизнь, и вот.
Базалья считал психиатрическую больницу, как любой социальный институт, в первую очередь средством контроля. Казалось бы, больницы созданы для того, чтобы помогать и лечить — но это декларируемая идеология, а по сути психиатрическая больница рождалась и работает как практика изоляции, исключения маргиналов из общества. Поэтому здесь не может быть модернизации, говорил Базалья, единственный выход — полное упразднение. В основе социальных институтов лежит цель мистифицировать насилие, не изменяя при этом его настоящей природы, а насилие направлено единственно на то, чтобы защитить доминирующую социальную группу. «Больницы, тюрьмы, лечебницы, фабрики и школы — места, где ведется война, а специалист — главный преступник». Специалист рассматривается как агент преступлений мирного времени, совершаемых с тем же успехом от имени идеологии здравоохранения, как и от имени идеологии наказания и исправления.
Как видите, это вольное провидческое дыхание 60-х вложило жизнь в невероятный гуманистический прорыв.
Впервые посмотреть на психиатрию по-новому пришлось в начале XX века: после Первой мировой войны стало особенно трудно не замечать ужасающих противоречий, которые она воплощала. В ходу была теория дегенерации, человек с психиатрическим расстройством утрачивал дееспособность и право на человеческое обращение до конца жизни. Движение экзистенциально-феноменологической психиатрии взглянуло на патологию как на иной модус существования, способ человеческого бытия, вернуло больному реальность его личного опыта — одним словом, вернуло больному статус человека.
Следом, в 60-х—70-х придет антипсихиатрия, которая сделает следующий шаг, обратится обществу со словами: «Это вас здесь надо исправлять в первую очередь». Совсем не все ученые, творившие в русле антипсихиатрии, любили этот ярлык, и во многом они не сходились между собой, но их объединял трагический образ больного как «козла отпущения» и его социально-философская реабилитация. Психически больной становится для них воплощением свободы и подлинности в обществе, условие участия в котором — несохранение этих самых свободы и подлинности, а болезнь рассматривается как неизбежный продукт социального устройства, более того, как его функция. Нет, антипсихиатры в основном не говорили, будто за самой болезнью не стоит биологических изменений, но для них было критически важно перевернуть классическую психиатрическую парадигму рассуждений с ног на голову, чтобы показать, насколько она далека от действительности человека.
Уникальная действительность человека, человека с психическим расстройством, и ее социальная обусловленность, — вот что в первую очередь интересовало антипсихиатров. Они исследовали этот опыт как путешествие, в которое структура общества сталкивает личность, как процесс перерождения — Рональд Лэйнг, к примеру, считал шизофрению «позитивной возможностью человеческого бытия», возможным путем обновления сознания. Особенно важно было вернуть больному роль активного действующего лица, в протест классической психиатрии, отчуждавшей человека от собственного опыта и собственного тела. Необходимо было уйти от повсеместной инфекционной метафоры, в которой болезнь завладевает человеком, он становится пассивной ее жертвой и перестает существовать как личность — Фуко замечает в «Истории безумия в классическую эпоху» (наверно, самой известной книжке из всего антипсихиатрического корпуса), что безумие в этом смысле фактически заступило на смену проказе.
Томас Сас в «Мифе душевной болезни» говорит о том, что понятие «психическое заболевание» — всего лишь семантическая стратегия, которая медикализует совсем иного происхождения проблемы. Уточняя свою мысль, Сас поднимает на поверхность вот какое важное противоречие: психиатрия действительно всегда придерживалась двойного стандарта. С одной стороны утверждается, что психическая болезнь вызвана внутренними биологическими причинами, болезнь тела, с другой — что проступок, нарушение поведения, которое требует наказания — например, заключением. Другой важный его тезис — развернутая религиозная метафора, в рамках которой охота на истеричек — отзвук средневековья в психиатрии, диктуемый тем, что, по мысли Саса, как и все социальные институции, она организована по религиозному принципу. «Медицина или психиатрия для Саса больше не имеют прикладных целей и не ориентированы на поддержание здоровья и избавление от болезней, они формируют смысл и цель жизни, поэтому здоровье становится целью само по себе. Здесь мифология и религия идут рука об руку».
Удивительно, какие радикальные философские концепции и революционные практики были возможны на общем тогдашнем подъеме (60-е!). За социальной критикой практика, разумеется, последовала: знаменитые эксперименты, Кингсли-холл — психиатрическая больница как коммуна и культурный центр, и многие другие. Мало какие из них оказались удачны, особенно в долгосрочной перспективе. Но, как и парадоксальная антипсихиатрическая теория, вскрывшая болевые точки социальной повседневности, эти эксперименты взломали мировоззренческие горизонты, продемонстрировали альтернативу, и после них уже ничего не могло быть прежним.
«В каком-то смысле антипсихиатры совершили профессиональную измену: они говорили не от имени врачей, а от имени больных и стояли только на их стороне. Они описывали мир больных, указывая всем на их страдания, они стали не лекарями, а вестниками безумия, используя свои знания и статус не для того, чтобы огородить от них общество, а для того, чтобы вновь столкнуть их».
В своей исследовательской работе Ольга Власова рассказывает обо всем этом во всех противоречиях — и осмысляет как движение внутри самой психиатрии, взорвавшей ее русло и и повернувшей на путь к переосмыслению целей, практик и собственной истории, к обновлению и перерождению.