«Наступают удивительные времена…»

Ян Сатуновский, «Стихи и проза к стихам»

Вчера, опаздывая на работу,
я встретил женщину, ползавшую по льду́,
и поднял ее, а потом подумал: – Ду-
рак, а вдруг она враг народа?

Вдруг! – а вдруг наоборот?
Вдруг она друг? Или, как сказать, обыватель?

Обыкновенная старуха на вате,
шут ее разберет.

(1939)

Это – первое стихотворение Яна Сатуновского, которое я прочитал сколько-то там лет назад (стихотворение, хочу особо обратить внимание, 1939 года!). И – все, мой мир изменился до неузнаваемости. Я открыл для себя неизведанный до того какой-то другой мир, в котором слова складывались в предложения, вроде бы, привычно, а вроде – и каким-то другим, особенным образом. Я не мог поверить в то, что это существовало, особенно – в те страшные годы.

Сатуновский родился в Екатеринославе (Днепропетровск), учился в Москве, потом вернулся на родину, где закончил университет по специальности физическая химия, и там же вел юмористический раздел в вечерней газете. После войны (которую прошел) переселился в Электросталь, где работал инженером. Познакомился с лианозовцами. Публиковал детские стихи. Кажется, при жизни Сатуновского его взрослые стихи в СССР так и не были напечатаны – он умер в 1982-м, а первая маленькая книжка его взрослых стихов вышла через десять лет. Она называлась «Хочу ли я посмертной славы».

На презентации книжки Сатуновского «Стихи и проза к стихам» – самого полного на сегодняшний день свода текстов поэта – рассказывали, как его стихи как-то показали Илье Эренбургу. Тому стихи понравились, но он сказал: "Вы же понимаете, что ваши тексты смогут оценить только я и Шкловский. Наступают удивительные времена..."

А вот – стихи:

***

Один сказал:
– Не больше и не меньше,
как начался раздел Польши.
Второй
страстно захохотал;
а третий головою помотал.

Четвертый,
за, за, заикаясь, преподнес:
– Раздел. Красотку. И в постель унес.

Так мы учились говорить о смерти.
(1940)

***
Мама, мама,
когда мы будем дома?
Когда мы увидим
наш дорогой плебейский двор
и услышим
соседей наших разговор:

– Боже, мы так боялись,
мы так бежали,
а вы?
– А мы жили в Андижане,
а вы?
– А мы были в Сибири,
а вы?
– А нас убил.

Мама,
так хочется уже быть дома,
чтоб все, что было, прошло,
и чтоб все было хорошо
(1942)

***
Как
я устал!
Устало сердце
кровью
умывать глаза.
Глаза –
глазеть
на путаницу этих улиц,
лиц
и сцен.
Устала
кровь
толкаться с шумом
в тесных жилах
вверх и вниз,
и вот –
уснула кровь.
(1945)

***
Однажды ко мне пристала корова.
Я был тогда прикомандирован
к дивизии. Рано утром, тишком, нишком,
добираюсь до передового пункта, и слышу:
кто-то за мной идет
и дышит, как больной:
оборачиваюсь – корова;
рябая, двурогая; особых примет – нет.
(май 1946)

***
О, как ты сдерживаешься,
чтобы не закричать,
не взвыть,
не выдать себя –
ничем –
посреди топота
спешащих жить, –
поскальзывающихся,
встающих,
оскаливающихся,
жующих,
сталкивающихся –
лоб в лоб –
толп, толп!

(1946)

***

Отстал
в пути,
устал, мне не дойти;
на плечи снег напа́дал,
ни охнуть, ни вздохнуть;
ни засветить лампаду,
ни этот
сон
стряхнуть.

(1959)

***

Вот уже
в шестьдесят четвертом году
я иду
по снежной Остоженке.

Вот уже
в шестьдесят четвертом году
я стою
у стоянки автобуса.

И чего я
таюсь?
И чего я
жду
вот уже в шестьдесят четвертом году?

(1964)

Я могу цитировать его бесконечно, но пора остановиться. Единственное – вот есть стихотворение, которым я, пожалуй, закончу эту крошечную подборку:

Хочу ли я посмертной славы?
Ха,
а какой же мне еще хотеть!

Люблю ли я доступные забавы?
Скорее нет, но может быть, навряд.

Брожу ли я вдоль улиц шумных?
Брожу,
почему не побродить?

Сижу ль меж юношей безумных?
Сижу,
но предпочитаю не сидеть.