Когда-то ты был битником
"Избранные произведения в двух томах", Вадим Шефнер
Двухтомнику предшествует довольно скверная статья критика Альфреда Урбана — она "датская" (к 60-летию), поэтому в ней непременно нужно объяснить читателю, что он в книге прочтет, поставить в рабоче-крестьянский контекст и, главное, дать оценку. Маруся Климова полагает, что такой жанр (как и жанр доноса, замаскированного под рецензию) должен сохраниться, но это она адвокатит диавола.
Первый том — стихи Шефнера. О ни все же не очень "мои", в них для меня недостаточно внутренней энергии. Как поэт Шефнер мне кажется уж очень советским, несмелым, пыльноватым и банальным. А проза — второй том — совсем другое дело, но я тут не о его т.н. "фантастике": лирические фантазии Шефнера тоже мне кажутся вполне советскими, хотя они очень милы.
Главное — его "лирическая" и автобиографическая проза. Как-то так вышло, что в советское время Шефнер прошел мимо меня, хотя в родном городе всегда считался «нашим» (их дедов именами названы улицы, то и се). Однако и сейчас легко понять, чем он поражал воображение своих современников — лиризмом, мягким юмором и вообще человеческой интонацией (пусть другие разбираются с тем, насколько ему обязаны младшие питерские писатели, тот же Житинский). На фоне советского литературного сукна («шанель солдатская, № 5») его тексты выглядели натурально глотками свежего воздуха. Литературный язык Шефнера ясен, прозрачен и не претенциозен, автор не занудствует и не морализирует, пишет о человечески интересном, а не об «общественно значимом» и «воспитательном», никаких партийных линий не проводит. Голос — усталый и мягкий, отчего некоторые читатели приписывают самому автору какую-то необыкновенную доброту, хотя какой-то сверхъестественной доброты как таковой я в текстах Шефнера не заметил. Но у него — отличный музыкальный слух, советского мещанского мусора практически нет. Это приравнивается к доброте, наверное. Доброте к читателю. В прозе он вообще писатель решительно антисоветский (именно тем, что бережет читателя и разговаривает с ним), и тем отличается от себя-поэта. Может, потому, что прозу писать его никто не учил?
«Сестру печали» интересно читать на фоне любой книги Джека Керуака о его позднем детстве и ранней юности, как получилось у меня, потому что она параллельна книгам то ли потерянного, то ли разбитого поколения, то ли того и другого сразу, то ли это вообще одно и то же. С битниками, несмотря на стилистическую и географическую разницу, у Шефнера будет, наверное, ближайшее родство: провал в возрасте у них невелик, Шефнер был всего лет на семь старше Керуака, а описываемые периоды совпадают — конец тридцатых, самое начало сороковых. Персонажи "Сестры печали" — такие же оболтусы, из которых и вышли бы русские битники, не прокатись по ним война (по Керуаку и его поколению она, конечно, тоже прокатилась, но все же не так). Удивительное сближенье, но — лишь на первый взгляд.
«Имя для птицы», в двухтомник не вошедшее потому, что в 1975 году Шефнер его только дописывал, — несколько иной срез того же культурного слоя: это уже биография первого основного и ядренейшего битника Херберта Ханке. Похожего в их судьбах много, только у Шефнера обошлось без наркотиков и гомосексуализма (алкоголизма он, судя по глухим намекам в книге, не избежал). Ну и разница, конечно, в том, что память, из которой писал Шефнер (и этого, в общем, не скрывал) обладает способностью к лакировке. Эти мемуары о детстве — очень приятная книга, хотя не обязательно вся правда. Ее обычно, насколько я понимаю, ставят в один ряд с «Республикой ШКИД» или «Флагами на башнях», по общности темы беспризорничества, но это мне видится типично провинциальным подходом — и крайне банальным, как безусловный рефлекс. С американской прозой середины ХХ века у Шефнера гораздо больше общего, чем с советской.