Солнце светило, за неимением иного, на ничто новое

"Мёрфи", Сэмюэл Бекетт*

О спой нам, поэт, мы вопьем твою речь,
мы стоим, снявши головы с плеч...
"Несчастный случай", 1995

Сейчас я попробую прервать церебральный оргазм и изъясниться рационально и последовательно... Нет, я не могу!.. Нет, я попробую.
Я вхожу в тексты Бекетта, снявши голову с плеч, в смысле, Бекетт — это мой билет в персональную личную беспредельную свободу. Это невозможная, космическая дисциплина формулировок, это чувствование связи (или ее иллюзии) между обозначающим и обозначаемым, граничащее с тем, какое приписывают мифическим изобретателям пракрита. Мне дают трансляцию, которую осуществляют тексты Бекетта, трансляцию быть свирепо, необузданно свободной. Да, читая Бекетта, я поняла, что, когда исчерпывается мое представление о порядке и вроде бы наступает хаос, возможен принципиально новый, совершенно не такой, как по эту сторону хаоса, порядок — красоты неописуемой, совсем иначе устроенный, чем привычный, тутошний. Здесь мои мозги, в общем, перемещаются, как луноход по пересеченной местности — там живо, сям неуклюже, тут буксуя. А там, в гостях у Бекетта, я, простите, как буревестник. Я там летаю в ненастье. Там опасно, однако у вихрей и потоков там есть свои аэродинамические законы. У них нет материального воплощения, которое можно потрогать руками, но их ощущаешь внезапно отрастающим церебральным фюзеляжем.

Кратчайшее содержание этого конкретного бреющего полета: Мёрфи, человек, имя которого нам — совершенно уместно — без надобности, очень хочет, чтобы его мощно оставили в покое. На пути к воплощению этого хрустального желания он последовательно отбрасывает желания, мысли, женщину, людей, которые зачем-то считают себя его друзьями, а затем и то, что отягощает его сильнее остального, взятого купно, — себя. Это, конечно же, роман идей, тончайший взгляд на нирвану, громадный привет Нагарджуне (я так слышу). Гимн претерита. Сарказм, острый, как лазерный луч.

Совершенно не собираюсь рассказывать, как я отношусь к тому, как транслирует понятие самости, ничто, тот или иной выбор стиля бытия (или небытия) Бекетт. Это не имеет отношения к делу. К делу имеет отношение дар свободы, врученный мне Бекеттом. Тот же эффект производит на меня Платонов. И Хармс. И еще пара-другая авторов. Эти люди настолько полно влиты в свои тексты — насколько я это слышу, — что мне не надо знать, как им было, исторически, во времена создания этих текстов. Читаешь "Мёрфи" и понимаешь, что вот оно, дословное значение оборота "читать такого-то автора". Вот читаю я, допустим, какую-нибудь книгу не этих авторов, и знаю, что читаю книгу автора "икс". А в случае с Бекеттом я читаю Бекетта. Это не значит, что я его "знаю" или "вижу как наяву". Я слушаю прямую трансляцию. Я чувствую всякое, но оно поступает мне в кровь сразу, минуя всё промежуточное, это медиумическое, шаманское, оно требует полной сосредоточенности — как в полете в бурную погоду. И эволюция восторга внутри — от причастности, от способности и возможности этому свидетельствовать. Безумие Бекетта для меня читателя, восхитительно — в буквальном значении слова: он вос-хищает, похищает вверх. И когда мне делается смешно, это лекарственный смех, мучительный и живой, как свежая хина.

Вот для чего имеет смысл вообще читать, в частности. Даже если таких текстов за жизнь даруется хотя бы десяток. Это трип, это посвящение, это не опосредованная интеллектуальным пониманием экскурсия по ту сторону хаоса.

Если можете — читайте Бекетта на языке оригинальной трансляции. Ну или хотя бы по-английски (если оригинал на французском).

*Я знаю, как его принято писать по-русски. Но очень хочется почтить память маэстро, написав его фамилию так, как, вообще-то, он себя называл.