Прогулка в литературном лесу

«Отягощенные злом», Аркадий и Борис Стругацкие

Несколько лет назад взялся я перечитать Стругацких — с немалым для себя удовольствием и пользой, надо сказать. Одним из результатов, едва ли не самым показательным, оказался пламенный диалог, который у нас произошел по поводу одной конкретной книжки с таллиннским переводчиком, поэтом, журналистом и вообще Человеком читающим — Николаем Караевым. Рискну воспроизвести его здесь для просвещения слушателей Радио Голос Омара, изредка лишь расшифровывая аббревиатуры; мне кажется, эта дискуссия наглядна и показательна для простого осознания того, как по-разному вообще можно читать одни и те же тексты. Морали не будет — это как бы протоколы заседания прото-секты Анонимных Читателей. …Да, и прошло столько лет, а мы по-прежнему насмерть рубимся на кухне из-за какого-то романа. Нас, читателей, не победить.

Max: Уже памфлет.

Nik: Не согласен. По-моему, это самая сильная и самая серьезная их вещь. «В мире нет ничего, кроме человека и истории».

Max: Нет, она скверно и хаотично написана, как бы второпях, как бы чтобы успеть за реалиями жизни. Не сплавлена воедино, как было в их лучших текстах 60-х — начала 70-х годов. Слишком много, видимо, им хотелось туда засунуть, что, конечно, мило, но — не удалось. Epic fail.

И меня удивляет, что Переслегина, который сочинил вот к этому изданию нечто вроде «послесловия» [обсуждаемое издание — 1989 года, «Прометей»], когда-то считали умным: это нарезка цитат, перемежаемых слюнявым восторгом человека, который не дал себе труда вдумчиво прочесть книгу. С другой стороны, такое время было.

Nik: Переслегин — отдельная песня, да. Тут я соглашусь.

Но ОЗ мы с тобой понимаем совершенно по-разному. Для меня это предельно органичный текст, в котором все части мозаики, от Саджах до Иуды, от Парасюхина до Аскольда — на своих местах, и работает он именно как таковой. Может, если бы я не видел его прекрасной органичности, я встал бы на твою точку зрения :)

Max: Я вижу попытку создать органичную мозаику из подручного материала. Но уже нет свойственной им былой стройности умопостроений, от которой раньше захватывало дух. Я не подхожу к ним ни с каким своим читательским аршином, просто вижу то, что в сравнении с другими текстами можно понять только как недочеты. Материал явно оказался сильнее их и подвела какая-то натужная злободневность. И не вижу, чем это можно оправдать. Да, задумано мощно, однако, мне кажется, не реализовано в полную силу. Я не готов считать ОЗ идеальным текстом в контексте их творчества. Даже сколько-нибудь замечательным не готов. Задумка проебана, и красота и/или гениальность отдельных придумок или фраз проеба не искупает. Впрочем их фэйл все равно на несколько порядков гениальнее некоторых достижений у иных.

Nik: Не буду спорить. Наверное, это мировоззренческое. Для меня ОЗ — очень правильная модель истории, на голову выше всего, что они сделали, в плане концепции и воплощения (и наравне с лучшими их текстами в плане стиля; «Обитаемый остров», например, мне таким не показался на фоне «Улитки», «Второго нашествия» и «Гадких лебедей»). Но это только мое личное мнение, само собой. Может, я потому не вижу там злободневности, что читал текст, не сообразуя его с реальностью 1988 года, и таким он для меня и остался.

Max: Так а где там модель? Горкомы не понять какой партии? Oh puhleease. Ревизия Иоанна-Агасфера? Страх как основа всего? Это получше сделано в «Миллиарде лет». Ростки нового в старом? Даже в «Волны гасят ветер», которые тоже написаны небрежно, это как-то художественно убедительнее. Тут же чистый текст для какого-нибудь перестроечного «Огонька» — и, как показывает послесловие и мои воспоминания, люди это проглотили как откровение. Сейчас ОЗ таковым не кажутся — слишком уж привязаны к общественным полемикам и страхам 80-х в отдельно взятой разъебанной стране. Хотя не спорю — это может быть хорошим документом эпохи. Но не хватает вселенскости. Это им не в упрек, само собой, это другой текст — как ОО не стоит сравнивать с УнС.

Nik: Модель там — это всегдашний мирской проигрыш терапевтов и всегдашняя их в-конце-концов-победа. Ну да, для «Огонька», потому что никогда не было иначе. Это и есть история, из этого она растет, но не этим определяется. Сейчас, наоборот, четче видно, что это всё в одном ряду: локальная история халифата, локальная история Флоры, локальная история Иудеи. И — Бог. Говорю же, мировоззренческое :)

Max: Послушай, у меня такое ощущение, что мы разные книжки читали. Т.е. я подозреваю, что ты половину этого оттуда просто вычитал — ну, или туда вчел. Это, конечно, на здоровье, это авторы молодцы. Или они ее в какой-то момент переписывали? У меня, я подозреваю, первое издание.

С этой точки зрения да — очень показательно: история и АБС как ее продукт. Но кто тебе сказал, что там чья-то победа? Учитель продает душу Сатане, поэтому мы и имеем возможность читать книжку. Ну т.е. с какой-то стороны — это победа, да. В этом и ужас, да. Но это не отменяет того, что написано впопыхах. О чем мы вообще спорим?

Nik: У меня то же ощущение про тебя, знаешь ли. Ощущение — это не показатель :) Нет, ее никто не переписывал; я читал сначала журнальный вариант («Юность», 1988), потом первое издание («Терра Фантастика», год не помню).

«Учитель продает душу Сатане» — ты про что?

Там нет сатаны. Там есть Иоанн Богослов, который ищет жемчужины для Демиурга, и это совсем другое занятие: они пытаются найти людей, которые могли бы изменить мир, терапевтов. Там есть Демиург, который на каком-то уровне — Иисус (или равный ему; помнишь, когда Иоанна казнили, он слышал голоса не учителя, но того, кто равен ему?). АНС говорил, что мало кто понял, что в романе три Христа — Рабби, Демиург, Г.А. (последнее, думаю, прозрачно — «Га-Ноцри»). Г.А. ничего никому не продает — «не было в истории учителя, который предал своих учеников», он останется с ними, и танки раздавят Флору, как Рим раздавил ессеев и иудейского проповедника. Но это единственный путь, которым можно что-то изменить.

Max: Про то же. Ты какие-то очевидные вещи говоришь, ей-богу, даже смешно. Три Христа... дело не в их количестве, это картинка-загадка для второго класса.

Демиург и есть преемник мессии, которому тот передал вахту, — он же Антихрист, про которого там тоже эдак глухо намекнуто (падение, крылушки, то-се). Вспомним конец романа: все заканчивается тем, что Г.А. (настолько дурно прописанный, с этими его банальными сентенциями, проговоренными впопыхах, что даже как-то неловко) появляется в его штаб-квартире, а во второй линии сюжета к Флоре кто-то идет. Ты думаешь, что танки, мне же кажется — просто толпа. Но «автор» наш, комсомолец этот безмозглый, остается неким образом жив и сорок лет спустя. Вывод — все-таки благодаря жертве (ли?) Г.А. все спаслись (и он, само собой, никого не предавал). И это не менее ужасно, чем всеобщая благостная смерть. Потому что мы делаем вывод, что в итоге победили эти роботы недоумочные, которых из лучших побуждений Г.А. воспитывал в своих лицеях (тут, понятно, еще и трагедия учителя — он так старался, а выросло вот это чудовищное, ничем не лучше комсомола). Правда, Флору тоже ни фига не жалко как концепцию, потому что там сынок просто пошел поперек папы, это было главное в его учении — лучше как угодно, только бы не как у Г.А., поэтому все и ушло в ботву. А Г.А., понятно, идет к Антихристу еще и потому, что видит, как его педагогический эксперимент — и с сыном, и с ученичками — провалился, а не только чтобы людей спасти... Ему как честному человеку ничего не осталось, кроме эдакого сэппуку.

Т.е. да — всеобщая трагедия педагогики, Корчак и Песталоцци. Моя читательская претензия — не к идеологии или «философской проблематике», которая логично вытекает из того, что было раньше, а к технике исполнения. С философией-то все в порядке: понятно, что СССР заканчивался, авторы не могли уже делать вид, что «мир полудня» — живая и рабочая концепция, ее нужно было как-то свернуть. Им самим, я полагаю, было страшно. И ОЗ прекрасен как документ этого страха, как протокол сомнений. Оттого, видимо, и художественные недочеты. И это как раз очень мне как читателю жалко видеть. Т.е. такое ощущение, что когда был враг, они были на коне и выше него, на эдаком вселенском надмирном уровне, а враг стал постепенно растворяться — подрастерялись. Пошли на поводу у материала, он их за собой повлек. Они его не переплавили, как в лучшие годы тягот и борьб. Получился памфлет. Что непонятно?

Nik: Понятно, что мы с тобой прочли текст совершенно по-разному. И понятно, почему он тебе не видится органичным — в твою концепцию, действительно, мало что вписывается из того, что есть в тексте. Я не буду спорить — подозреваю, что мы все читаем так, как нужно нам наилучшим образом.

Max: В этом — по-прежнему прелесть авторов: что даже поздние их тексты можно читать по-разному. Мы будем спорить так до морковкина заговенья — как сторонники разных интерпретаций «Улитки» (текста не в пример более изящно сделанного). Аминь, в общем.

Nik: Аминь :) А «Улитка» — там я не сторонник одной интерпретации, там одной быть попросту не может, они веером сюрикэнов разлетаются просто. Интересно также, что ты думаешь о герое «Второго нашествия».

Max: Ну вот как-то да. А там же как было: одни - это про нас! другие - это про них! третьи - это про будущность! И — насмерть...

А чего про него думать?

Nik: Из очевидного: настоящее-будущее; город-деревня; прогресс-традиция; «до основанья»-фатализм; инь-ян, в общем. Насмерть фанаты любят, да.

Он хороший человек? Он правильно поступает? Ты бы на его месте делал то же самое?

Max: А. Это хороший вопрос. Ужас в том, что — не знаю. Ну т.е. мне хотелось бы утешать себя тем, что в сходных ситуациях я делал правильный выбор — тогда это в каком-то смысле было проще, ибо выбор сам себя предлагал в начале и середине 80-х, но раздувать щеки по этому поводу — штука опасная. «Второе нашествие марсиан» в этом смысле действует эффективно до сих пор.

Хотя вопрос детсадовский ))

Nik: Вот-вот :) Уникальный текст. Я тоже «не знаю».

Max: Да нет, чего там уникального. Просто хорошая повесть.