Издательство Додо Пресс: издаем что хотим

Голос Омара

Евгений Коган Постоянный букжокей ср, 8 июля

Ничьи братья

"Коллекция: Петербургская проза (ленинградский период), 1960-е"

В составленном (там написано – автор концепции) Борисом Ивановым томе "Коллекция: Петербургская проза (ленинградский период), 1960-е", который я сейчас читаю, есть несколько шедевров, о которых должен знать каждый, кто читает книги.

Первый – это, конечно, "Летний день", вроде бы единственное большое прозаическое произведение Олега Григорьева. Это именно о нем вспоминал Андрей Битов, который, кажется, первым неожиданно, но, по сути, совершенно логично "сравнил" его с "Одним днем Ивана Денисовича": "…я могу датировать это 62-м годом (по выходу «Ивана Денисовича»), Олежка сообщил нам, что пишет роман. Писал он его долго, роман был очень большой. Наконец, дописал. Роман был на страниц шестьдесят и назывался «Один летний день». Это была повесть о трех- или четырехлетнем мальчике в летнем лагере. Это был шедевр, произведший на меня лично впечатление большее, чем «Один день... ». Это было прекрасно и страшно…" Не буду здесь продолжать начатое Битовым сравнение – отмечу лишь, что те, кому интересно, могут об этом почитать в тексте Олега Юрьева. Я о другом: уникальный, ни на что не похожий "Летний день" Григорьева, и это тоже очень точно подметил Юрьев, наверное, мог бы послужить своеобразным началом новой, какой-то другой российской литературы, мог бы повлиять на многое, что возникло бы после, если бы был в свое время напечатан, он мог бы стать, что называется, основополагающим, "градообразующим". Но этот "роман" – текст об одном дне ребенка, наполненном драками огромных насекомых, мыслями о смерти, важными наблюдениями и физиологическими подробностями, непохожий ни на что текст, уникальный и по сюжету, и по строению, и по языку, текст, начатый Григорьевым в шестнадцать или в семнадцать лет, – был опубликован лишь в самиздате (и, благодаря Алексею Хвостенко, в Париже, но без финала), а широкого распространения не получил до сих пор. И сколько их еще, таких текстов.

В томе "Петербургская проза (ленинградский период), 1960-е" следом за этим текстом идут тексты Рида Грачев. Грачев – удивительный писатель, поэт, переводчик, хоть и чуть-чуть издававшийся, но известный еще меньше, чем "взрослый" Григорьев (почти полное собрание его сочинений вышло недавно в "Звезде"). В "Википедии", в первых строчках его биографической статьи, написано: "Отца не знал. Мать и бабушка погибли в блокадном Ленинграде. Восемь лет провел в детском доме…" Думаю, именно об этих годах, годах его детства, Грачев в начале 1960-х и написал серию рассказов под названием "Дети без отцов". Это – жесткая, порой даже жестокая проза, в которой детская непосредственность сочетается с очень взрослым взглядом на жизнь. Это – про слишком рано повзрослевших детей, все равно остающихся детьми. Самый пронзительный рассказ цикла – "Ничей брат", словно бы "Дом, в котором…", только сжатый, без единого лишнего слова, без, что называется, сантиментов, как пружина. В упомянутой выше статье Юрьева говорится о "характерной для ленинградской прозы 60-х годов обуянности «детством» и «смещенной в детство психикой»". "Дети без отцов" – это тоже оттуда, а еще из блокады и послевоенных лет, пережитых писателем.

Дальше в "Петербургской прозе (ленинградский период), 1960-е" идет рассказ самого "автора концепции" Бориса Иванова – еще одного блистательного писателя (его представительный обязательный для чтения двухтомник выходил в издательстве "НЛО"). А впереди – еще два тома, посвященные 1970-м и 1980-м и тоже наполненные именами, о многих из которых хочется кричать на каждом углу. Буду кричать – другого выхода нет.