Книга, которая сделала меня мной. К юбилею "Алисы в Стране Чудес"
"Алиса в Стране Чудес", Льюис Кэрролл
Суббота и 4 июля сошлись в жизни "Голоса Омара" прямо со второго раза, и это, я считаю, судьба.
Oh baby, baby, it's a wild world.
Cat Stevens
Обе сказки про девочку Алису и два диких мира я читала почти ежегодно, начиная лет с шести, когда мне ее прочли родители (то ли мама, то ли папа, сейчас уже не помню, а пластинку с Высоцким после этого я слушать отказывалась, потому что мне она казалась враками против текста). Этот текст бесил меня в детстве как никакой другой, по естественной причине: я его в упор не понимала. Меня гипнотизировали картинки Геннадия Калиновского, но содержание казалось мне "взрослым", то есть невнятным и мудреным, высокомерно не предназначенным для меня-ребенка. Было столько прекрасно понятных книг, а эта сидела на полке с презрительным видом и всем им, видом этим, сообщала мне, что я еще мозгами не вышла в нее врубиться. Но я, одновременно и упрямая, и легко уязвимая, на нее и дулась, и страшно хотела ее раскусить. Седьмое чувство подсказывало, что это почему-то важно. Теперь-то более-менее ясно, почему эта книга мне так уперлась. Но об этом — чуть погодя.
В мою голову параллельно с "Алисой" прибыли "Маугли" и "Пеппи Длинныйчулок". История про мальчика и джунгли подарила мне первый чувственный опыт в теории (об этом я уже докладывала в "Омаре"), из которого потом напрорастала уйма всего, что теперь неотъемлемая часть меня. История про лучшую девочку на свете и ее друзей сформировала во мне первое прото-понимание, из которого потом получились все мои соображения о природе истинного прайда и действия по их созданию, всю мою жизнь до сего момента (если вы понимаете, о чем я). При этом всякие "Васьки Трубачевы", "Тимуры и его команды" и пр. мною, конечно, были с интересом читаны, и прайдовость в них была, но прайды эти были какие-то порченные — потому что были внешние идеологические рамки, упрощавшие героям работу братства. А чувствовать и брататься, как мне казалось еще в начальной школе, — большая настоящая работа, за так не дают, а если где написано, что дают, так это враки и неуважение к разуму ребенка.
Но что за ключ для меня был запрятан в "Алисе", я не сознавала даже после того, как чистая текстология перестала быть проблемой (уже в университете). Однако некое смутное ощущение, что эта книга для меня — история длиною в жизнь, возникло еще в средней школе и не позволило мне пренебречь этим текстом ни на год. И да: я почти с уверенностью могу сказать, что я готовилась к неоднозначным откровениям "Алисы" еще до ее появления в моей жизни; в доказательство привожу фотокарточку, убедитесь сами.
Некоторое "дошло" для меня случилось, когда некий наставник в части всяких духовных, простите, практик поведал мне (и многим другим его слушателям) представление о внешнем, внутреннем и тайном в каждом предмете и явлении. Это самое "дошло" применительно к "Алисе" выглядит для меня так: есть внешняя сторона реальности — внешняя по отношению к моей голове (в "Алисе" это мир, из которого она взялась и в который возвращается из Страны Чудес), есть ее внутренняя сторона — пространство моих представлений и интерпретаций (по "Алисе" — Страна Чудес, мир Алисиного сознания), а есть тайная, на которую в тексте "Алисы" если и есть намеки, то очень призрачные и двусмысленные (иначе никак, в противном случае тайное перестало бы быть тайным).
Очень не с первого раза, а где-то в средней школе я поняла, что Страна Чудес — никакой не Диснейленд, а место холодное, безразличное к тебе персонально и очень перпендикулярное любым обоям в цветочек. И это пространство здорового человеческого сознания, его личный космос. Уютных углов в нем — пяток, и работа по благоустройству его не кончается никогда, а не иметь иллюзий на этот счет — подарок. "Алиса в Стране Чудес" первой начала объяснять мне, что мое сознание полнится персонажами и ситуациями, которые я не понимаю и еще долго не пойму, что цацкаться со мной тут не будут, что никто и ничто не обязаны мне ничем, тем более логичностью, что пространство причинности, последовательности и доброжелательности внутри меня самой — а в этом месте граница между моим сознанием и "внешним миром" размывается — мне предстоит расширять своими силами и исключительно в одиночку. Помощь окружающих косвенна и далеко не всегда осуществима. Ни наружный "разлинованный", ни внутренний "парадоксальный" миры — не предел. Красота игры — в необходимости существования третьего. О том, что это третье нужно добыть, нащупать, открыть, мне сообщил Кэрролл, хотел он того или нет. Поняла я его сообщение благодаря многим не связанным с этим текстом книгам, разговорам и встречам.
Именно неприятный вывод о том, что двух миров мало и с ними трудно, похоже, и создал мои отношения с этой книгой — и он же сделал их обязательными. Если у вас есть дети, и они доросли до возраста, когда им можно, как юному Будде, показывать старых, больных и мертвых, расскажите им, что Страна Чудес — первый поход в свою голову, первое исследование собственного космоса. И что у Кэрролла нет ни одного няшного персонажа. Кроме, пожалуй, Белого Рыцаря. Он — единственный недвусмысленный ключ к третьему миру, который, впрочем, Белыми Рыцарями не населен, насколько мне сейчас известно. Объясните детям, что герои Кэрролла — не пуси и не мерзавцы. Им просто все равно. И это очень честно и порядочно со стороны старика Кэрролла — не морочить малолеткам голову. Скажите детям, что, если они по-настоящему захотят, им откроется третья сторона реальности, по ту сторону скучной квадратности и диковатой парадоксальности/абсурда. А какова она будет — они узнают, когда проживут долго-долго. И много-много чего передумают и повидают. И тогда мы все встретимся на той стороне и хорошенько помолчим.