Вы и убили-с

"Бесцветный Цкуру Тадзаки и годы его странствий", Харуки Мураками

Вопреки мнению общественности, что сэнсэй каждую книжку пишет все хуже, могу сказать вот что. Это не так. В «Бесцветном» он трогает психологический нерв такой тонкости, что невооруженным глазом он и не виден, — и делает это так, как многие нынешние писатели и не мечтают, потому что им не приходит в голову, что об этом можно мечтать. Да и в любом случае, видали мы, к чему приводят такие мечты. А нерв этот отзывается натянутой струной, и чтобы услышать этот тонкий звук, лучше обладать развитым слухом.

Вот живет обычный «маленький», «простой», больше того — никакой человек. Никакой от слова «совсем». Мы с вами. Не дурной, не хороший, не тупой, не творческий. Как-то существует, дрочит на прошлое, стареет. И вдруг неким образом выясняется, что эта его «никаковость» (ну или бесцветность, если использовать оперативно-тактическую терминологию Мураками), глубокая и внутренняя, обладает некой реальной силой, вполне, заметим, смертоносной. Сэнсэй этого «нас-с-вами» помещает в свой обычный мир, пространство, населенное призраками, снами и мифами, где, в общем, не уютно никому. И все не то чтобы стало плохо — особо хорошо никогда не было, — но возникли вопросы. Делать-то что? Как быть? Как жить дальше? И надо ли? А будь я «каким-то» — лучше было бы? И так далее.

Конечно, на все эти вопросы сэнсэй ответов не дает. Он моралист, но без морали. Вернее, мораль (как и версия прочтения) здесь у каждого наверняка будет своя. Роман этот, конечно, «чеховский» и «достоевский», но там, где любой русский классик читателя своего мордой да в говно, чтоб не осталось ничего недосказанного, ну или за шкирку да к благодати, а то вдруг не дойдет, сэнсэй этого самого читателя оставляет болтаться в своем пространстве без страховок и костылей. Я уже предвижу отзывы «обычных читателей» в духе «ничо не понял», «что это было?» и «кто убил-то?». Да вы убили, Родион Романыч! Вы и убили-с.

И дело тут не в том, что на вечный вопрос «что делает человека человеком?», что отличает его от деревьев, минералов и котиков, ответить не просто непросто, а и зачастую невозможно, а в том, что — зачем? Сама постановка такого вопроса уже отличает человека мыслящего от человека немыслящего (про панд и сов я не знаю). Все наши ответы, как бы ни раздували мы (а особенно — некоторые писатели) щеки, будут либо неполны, либо манипулятивны, либо прямыми враками. Скажете, русские классики, по легенде проникшие в человеческую душу глубже некуда, вас не наебали? Да в их мороке вы живете до сих пор. Сэнсэй хотя бы играет с вами честнее. Он просто порядочнее толстых и достоевских — и, я бы решил, умнее чеховых.

Роман этот — опять очень японский и очень мифологичный, даже там, где автор разражается «редакционными отступлениями» в духе производственного романа. В нем опять нет ничего случайного, несмотря на его кажущуюся простоту и обыденность, включая ритуальную банальность повседневных действий. И есть смысл внимательно следить в нем за погодой.