Кто-то. (Тогда-то — тогда-то) Он старался.
Джон Уильямс, "Стоунер"
Все, что в этой книжке есть, — тихая жизнь одного человека, а именно преподавателя английского языка и литературы Уильяма Стоунера, которая идет непререкаемо неспешно, размеренно, обыденно, и так же прерывается. Это мы получаем первым делом, синопсис непримечательной жизни Уильяма Стоунера: родился, жил, умер.
В сухой справке — в первом абзаце романа — автор пишет, что Стоунер мало кому из своих студентов хорошо запомнился. Надо сказать, что потом он не удерживается и дает прорасти в своем герое преподавательскому дару, а ближе к концу книги то ли логика развития характера, то ли вдохновенная любовь к персонажу уводит его в полет — Стоунер оборачивается мантией студенческих мифов и делается яркой, неоднозначной, хотя и странноватой фигурой в университетской среде. Это слегка конфликтует с категоричным началом, но тем не менее, нам отчетливо дают понять, что ключевое — это вот, могильная плита, на которой могло бы быть написано, как Воннегут придумал: «Кто-то. (Тогда-то — тогда-то) Он старался». Ну так и быть, небездарный преподаватель. Но не больше. В том, что происходит в этой отдельно взятой жизни, нет ничего выдающегося. Мало того, нет ни одной или почти ни одной истории, которая бы хорошо или субъективно правильно закончилась. (Это, надо сказать, читателя успевает серьезно измотать.) Счастливые моменты краткосрочны и хрупки, они с довольно омерзительным хрустом ломаются под давлением окружающего мира — не то чтобы безжалостного, просто в свою очередь сломанного так или эдак. В этом и нет особенной драмы. Таков порядок вещей, и Стоунер принимает его без бунта, что тоже само по себе неприятно.
Зато в его жизни есть литература. Нет, сейчас без сарказма. Главный герой одарен осознанием литературы как особенного инструмента, который позволяет ему познавать окружающих и — главное — самого себя. Означенный замечательный инструмент при всем при этом вполне бессмысленен в практическом плане — разумеется. Не изменяет факта, что жизнь так себе, не учит выражать себя, не помогает облегчить чужую боль и принимать правильные решения. Но у него он есть, есть волшебное стекло, и это обладание позволяет ему сохранить стержень своего существования до самого конца. (Точнее, мы берем на веру, что он у него есть, — внутрь этой части жизни Стоунера автор нас не пускает. Но и не важно. Это просто стрелочка, указатель, где искать.)
Так вот все это его глубокое понимание, эта тонкая удивительной красоты настройка, это богатство внутренней жизни видны только нам, читателям, изнутри. Но оно с абсолютной безысходностью не в силах прорасти во внешний мир вокруг Уильяма Стоунера. Только немножко — через преподавание. Автор проводит нас сквозь череду невыдающихся событий его жизни, чтобы заставить прожить разницу между внешним и внутренним. В каком-то смысле, так делает любой классический роман, но Стоунер предстает мучительно несоразмерным самому себе, практически чуждым любой экспансии как способа познавать мир — и открывать миру себя.
Вот что сказала мне, как читателю, эта книга: да, человек изнутри себя никогда не равен себе самому во внешнем мире. И единственный инструмент, который у нас у всех совершенно точно прямо сейчас имеется в руках, чтобы хоть мельком подсмотреть, как все на самом деле... Ну да.