Издательство Додо Пресс: издаем что хотим

Голос Омара

Макс Немцов Постоянный букжокей пт, 23 января

Амнистии не будет

"Пересуд", Алексей Слаповский

Будто тебе наплевать, что скажет о нас страна и Союзпечать.

— П.Н. Мамонов

Скажу сразу, чтобы предупредить воздетую бровь-другую. В рамках предложенной концепции ее можно не читать.

Как не читать можно вообще что угодно — Тору, Коран, Маркса, Достоевского, Фрая, как одного, так и другого. Мы же исходим из того, что у нас страна не только всеобщей грамотности, но и самая читающая в мире, поэтому продолжим разговаривать с проекцией сферического коня в вакууме. Что же найдет в романе «Пересуд» гипотетический читатель в отсутствие евреев?

Он найдет там красный междугородный автобус марки «мерседес», дорогу из Москвы в условный городок Сарайск и почти девять часов езды по неким ближним и дальним своясям. Он увидит там туго закрученный криминальный триллер — почти готовый классический киносценарий в «достославной черно-белой гамме» и с соблюдением трех единств. Он заметит даже вставные «сновидческие эпизоды» в цвете, вполне сродни «Покаянию» Тенгиза Абуладзе. Он встретит основных героев — числом 23. Он опознает там буквы, уже знакомые по другим книгам писателя.

Он, будем надеяться, эти буквы прочтет и составит из них в голове некое целое. Дальше пойдет полифуркация, а мы от чистой и объективной статистики перейдем в область прикладной спекуляции.

Потому что, кроме знакомых букв, мало что роднит книгу «Пересуд» с прежними произведениями Слаповского. Вот только они, да еще пара фирменных мелких росчерков стиля, вроде тени автора на кулисах текста. Только тут тень эта словно бы призвана успокаивать своим присутствием «веселых и славных детей», собравшихся на утренник с кукольным представлением, — а им вместо этого показывают эдакий гиньоль, и первые ряды зрителей забрызганы отнюдь не клюквенным соком. Потому что, в отличие даже от предыдущей книги «Синдром феникса», автор, похоже, отступил здесь от ставшего привычным популярного лубка, перестал творить миф о русском человеке и явил «чудище обло» в собирательном пресветлом лике народа — даже рецензентам, вроде бы читавшим и не такое, запросто может стать не по себе. В том-то и дело — читали рецензенты по определению не такое. Ибо отвыкли мы от спокойного, жесткого и бескомпромиссного взгляда писателя-современника на окружающую жизнь. Писательская честность вообще, похоже, стала уделом классиков. Потому что одним из литературных осадков нашего «непредсказуемого прошлого» стало частичное (вплоть до полного) отмирание нравственной ткани, и писательская «честность» у авторов «серьезной» литературы выродилась либо в расковыривание собственных гангренозных болячек на радость публике, либо в хватание собеседника за пуговицу и извержение на него содержимого кишечника. Даже отстраненно глянуть на то, чей завтрак оказался на траве под ногами, и проанализировать, из чего он состоял, никому в голову как-то давно уже не приходит. Не говоря о том, чтобы подтереть за истерикующим едоком. Но Слаповский — автор подчеркнуто «несерьезный», он сценарист и развлекатель, правила «серьезных» литераторов с этой их застарелой воспаленной «совестью» — не для него. Поэтому в «Пересуде» доброту и сочувствие к предмету изображения — и читателю — транслирует, пожалуй, только эпиграф из поэта-2008 Тимура Кибирова: «Это ведь, милая, про каждого из нас — виновен, но невменяем!» Сам же автор, похоже, взял на себя работу ассенизатора.

Не нужно быть метеорологом, чтобы сопоставить название романа и посыл эпиграфа — и прийти к единственно возможному выводу: да, Слаповский по-своему, по-слаповски, сажает на скамью подсудимых ту страну, в которой мы вроде как живем уже некоторое количество лет. Все просто: ни правых, ни левых в книге нет. Повязаны все. Вроде бы — ничего нового, только напомнить еще разок все равно не помешает. Такова прерогатива писателя, чей приговор обжалованию не подлежит, да и амнистии ожидать не от кого. Автор уже поставил последнюю точку — всё, дальше литература закончится и начнется история с географией и юриспруденцией.

То есть дальше — самое интересное. Попробуем спроецировать реакцию «страны и Союзпечати». В аннотации предуведомляется (чтобы нам, опять же, было не так страшно, не иначе), что «роман был многими прочитан еще до публикации, и одни назвали его лучшим произведением Слаповского, а другие с такой же горячностью — худшим». Это, понятно, эстетические мелочи, но диапазон обозначен.

Одни поспешат навешать на автора всех собак и обвинить в измене родине и прокладке тоннеля из Бомбея в Лондон. Это неудивительно — если публикация «Балтийского дневника» Елены Фанайловой вызвала в окололитературных кругах локализованный ядерный конфликт, что говорить о более доступном для народа высказывании в прозе. Странно было бы ожидать, что простое обращение художников к объективной реальности (это вдруг большая новость и прорыв для 2008 года — возрождение гражданской лирики) будет восприниматься иначе, нежели «пощечина общественному вкусу».

Другие поднимут роман как транспарант, не забыв прорезать дырочки в буквах «о» для лучшей аэродинамики и чтобы ослабить напор ветра. Это неудивительно тоже — дураки будут кинематографисты, если не кинутся тотчас же роман экранизировать, а с потребительской точки зрения читается он безотрывно и с немалым ущербом для прочей жизнедеятельности гипотетического читателя, включая пищеварение. Говорю же, развлечь Слаповский умеет. Все останутся довольны, будьте уверены. А то и премию какую автору дадут — очень глупо ее не дать, ибо если не за «Пересуд», то вообще непонятно, кто этих литературных «Нобелей» и «Оскаров» достоин. Все может быть, в общем.

Кто-то, возможно, кинется выискивать в книге следы дискордианского заговора, хотя это маловероятно: конспирологи не способны связно воспринимать что угодно написанное, и слава Эрис.

Как отнесутся к роману евреи, я не знаю. Их в книге Слаповского подчеркнуто нет. А наверняка должны были присутствовать, ибо курс истории СССР в силу одной даже пятой графы переживали, в общем, острее прочих категорий граждан. И, пожалуй, хорошо, что их нет, потому что в новейшей истории государства российского они превратились в такие же ингредиенты этого первобытного завтрака на траве, как репа или гуакамоле. Так что фигура умолчания у нашего автора плавно перетекает в литоту. А это правильно.

Но вероятнее всего — и это допущение мы выводим из наблюдений за доступной нам окружающей реальностью — ничего этого не будет. Ну купят. Ну прочтут. К чернухе все привыкли до того, что нервные окончания давно поотмирали. Триллеров насмотрелись так, что «мальчики кровавые в глазах» слились до полной неразличимости. Так что автор, как и встарь, похоже, «льет душистый мед искусства в бездну русской пустоты».

Одно могу сказать совершенно точно. Если «Пересуд» прочтут те, кто уже давно предпочел жизни в богоспасаемой державе внутреннюю эмиграцию, после страницы 351 возвращаться в эту страну им и подавно расхочется. Потому что на лицах присяжных все те же пустые глаза, и амнистии там по-прежнему не предвидится.

Впервые опубликовано на Букнике.