Издательство Додо Пресс: издаем что хотим

Голос Омара

Голос Омара Постоянный букжокей чт, 1 января

Из того, что мы сказали вам в прошлом году

Попурри "Слова Омара 2014"

Сегодня, 1 января 2015 года, "Голос Омара" вспоминает всякие слова из самого себя – из эфиров 2014-го. Сегодня мы с вами, дорогие буквозрители, отдохнем самоцитированием и удовлетворенным покряхтыванием о прошлогоднем чтении.

Стас Жицкий, понедельники

Те, кто читал этот роман в начале девяностых, радуясь разрешенному вылезанию из-под спуда так называемой антисоветчины, и те, кто, не читая романа, наглотался косвенных отзывов о нем размером в три слова, должны ознакомиться с этим моим скромным текстом, раскаяться, заплакать и прочесть роман еще раз.

Антиутопия как непамфлет
"Мы", Евгений Замятин

***
Как не впасть в отчаяние при виде всего, что совершается (а также совершалось и, скорее всего, будет совершаться) дома? Да очень просто – и уж точно не прибегая к Тургеневу. Тургенев от отчаяния не лечит, потому что он рассказывает нам про нездешнюю жизнь, пусть и с похожими страстями, и, читая его, словно глядишь сквозь волшебные окуляры на иные миры, где живут сильно схожие с нами человеки, но все равно какие-то не мы.

Ля-ля, трюфеля
"История одного города", М. Е. Салтыков-Щедрин
***
И книжка эта читается теперь совершенно по-взрослому – как олитературенные мемуары, как воспоминание о безоблачном детстве, которое нарушилось опасной, но веселой революцией (а детям-то – кайф какой – слом устоев, смена вех и уверенность в скорейшем счастье!), о детстве, которое не имело твердой идеологической основы для противостояния той гадости, которая наступала (все-таки разночинской была семья, питала она иллюзии и детей подпитывала), о детстве, в котором было важно свергнуть гимназического тирана, ничему не учиться, а потом голодать вместе с “народом”, устраивая агитбалаганы – и это было круче, чем ходить затянутым ремнем с пряжкой и стоять носом в стенку, будучи наказанным.

Ужас Швамбрании
"Кондуит и Швамбрания", Лев Кассиль


Маня Борзенко, вторники

"Лёша! — восклицала я в окошко почти незнакомому парню, — знаешь, зачем тебе такой большой член?!" (Так реально называется глава, иншалла!) Лёша, конечно, не знал, но был весьма не прочь послушать.

Выгода объятий

"Кто бы мог подумать. Как мозг заставляет нас делать глупости", Ася Казанцева
***
У Мерлина, ребёнка Люси, аутизм. А у самой Люси — чувство юмора. Собственно, можно больше ничего и не говорить.

Свои "чужие"
"Мальчик, который упал на землю", Кэти Летт
***
Смешное в том, что Пьер постоянно цитирует разных авторов и приводит литературные примеры. И где-то в середине книги вдруг говорит, мол, я тут кое-что сам допридумываю, где-то меняю сюжет и персонажей, и вообще не особо верьте моим цитатам!

Вот. Я вас спасла. Не верьте с самого начала.

Короче.

Офигенская книжка, написала по-умному, но читается легко, примеров много и интересные. Всем рекомендую!

П.С. Я не читала!

Да, я читала Пикассо, меня так поразил он
"Искусство рассуждать о книгах, которых вы не читали", Пьер Байяр


Женя Коган, среды

У Этгара Керета есть рассказ про человека, который приходит в ресторан и заказывает говорящую рыбу. А потом сидит и ждет, когда же она наконец заговорит. Когда Этгара Керета спрашивают, чем писатель отличается от не писателя, он отвечает – не писатель закажет рыбу и съест ее, а писатель будет сидеть и ждать, когда она заговорит.

Говорящая рыба
Этгар Керет, «Когда умерли автобусы»

***
Повествование закручено в адский водоворот событий и диалогов, утрировано до абсурда (особенно утрировано, собственно, само это современное искусство, бессмысленное и беспощадное), наполнено ассоциациями с всевозможными Феллини и прочими Пикассо и не только, и все это – на фоне города, медленно уходящего под воду.

Бессмысленное и беспощадное…
«Чтобы Бог тебя разорвал изнутри на куски!», Андрей Тургенев

***
Это очень странно – такое ощущение, что взрослый дядя когда-то был маленькой девочкой. Потому что он пишет о них так, будто точно знает, что с ними происходит в самые разные моменты их жизни. Это не похоже на подглядывание в замочную скважину, это похоже на какое-то волшебство – Фурнелю удивительно точно и глубоко удается проникнуть в психологию детства.

Мальчики и девочки
Поль Фурнель, «Маленькие девочки дышат тем же воздухом, что и мы»

Аня Синяткина, четверги

Наше путешествие даже не думает делать вид, что в нем присутствует любая связность, оно распадается на фрагменты великолепной, фантастически сконструированной ерунды, парящие в бесконечно холодном, темном одиноком космосе, в котором путешественники движутся наощупь, натыкаясь на предметы, разумеется. И это — дико смешно. Всегда смешно почему-то, когда люди на предметы натыкаются.

Да зачем кто-то будет красть часы, когда можно украсть велосипед?
Флэнн О'Брайен, "Третий полицейский"

***
Это история не про то, как обычные люди боятся таинственных сил неизвестной природы, которые врываются в их жизнь не пойми откуда. Что значит "неизвестной природы"? Природа всей этой ерунды прекрасно понятна любому маглу — дурное воспитание! Это история про границы нормального. Маглы — совершенно особенный тип обычных людей. Они не боятся волшебства! Они им возмущены.

Маглы
Джон Бойн, "С Барнаби Бракетом случилось ужасное"

***
Привет вам! Господа отщепенцы, олухи, охальники, обормоты, отбросы, вы попали на нужную волну! Конечно, вы и сами о том не знали, откуда вам знать? Эта волна — самая годная волна во всей одушевленной вселенной, это так же верно, как «Ты есть то», парень. И напорешься на нее разве что случайно — единственный способ. Поверь своему Ди-Джею, Диковинному Джазмену, Духу Дороги, Джокеру Дхармы!

Внеочередной гостевой эфир
Джим Додж, "Трикстер, Гермес, Джокер"

Макс Немцов, пятницы

Голос его негромок и полон отзвуков, он лукав и горек, но прежде всего он — добр. И очень естественен — как дыхание. Это потому, что Вечеслав Казакевич не «пишет», не «сочиняет», не принимает позы и не демонстрирует технику, приемы или что еще там свойственно «поетам». Он так дышит.

То, что остается с нами
"Из вихря и луны", Вечеслав Казакевич

***
Я буквально болел несколько вечеров, читая книжку Азова (каково ему было, пока он ее составлял и делал, не знаю; видимо, я слишком впечатлительный). Вообще, читая что-либо касаемо «переводоведения» (и не выговоришь это чудесное слово), хочется либо бросить читать и все же вернуться к работе — либо навсегда бросить переводить, потому что ни по одной из «теорий» делать это невозможно.

Тайная жизнь переводчиков
"Поверженные буквалисты. Из истории художественного перевода в СССР в 1920-60-е годы", Андрей Азов

***
"В сущности, вся русская литература является на разные лады повторяемым криком "больно!" Автор, а вслед за ним и читатель сопереживает кому угодно, лишь бы отвлечься от собственной боли". Хотя в силу выбранного автором жанра безответственного вброса ("...Прозаиком не быть гораздо интересней".) мы не можем быть уверены в четкости его позиции (плюсик там у него или минус), а у самого Юганова уже не спросишь, мне почему-то кажется, что на современный язык это переводится фразой: "Как же они заебали своим нытьем".

Заметки на полях имени розы (эфир целлофанирован)
"Телеги & гномы", Игорь Юганов

Шаши Мартынова, субботы

В "Сиренах Титана" есть тот феноменальный ультразвуковой звон одиночества, какой милосердный Даглас Эдамз всегда ухитрялся — с эквилибристической английской ловкостью — вправлять в некую утешительную мелодию. Воннегут с веселой, хоть и не ледяной жестокостью отказывает мне в утешении. Я однажды, лет 10 назад, поставила эксперимент: читала "Сирен" под кассету с записью звуков, переданных с "Вояджера" при пролете мимо Сатурна, по-моему. До сих пор, мне кажется, не до конца отошла.

Беспредельная Церковь Господа Всебезразличного
"Сирены Титана", Курт Воннегут

***
...Под луна-парком станемте понимать некоторое церебральное пространство, дорогое сердцу, но имеющее крайне мало общего с реальным прототипом (как, впрочем, и любой тематический парк).

Ясное дело, что в моей Ирландии с утра до ночи пляшут рилы, передвигаются исключительно ирландским тэпом, носят только зеленое (туника, рейтузы, колпак, мягкие остроносые туфли с таким, знаете, продольным швом до самого мыса), две трети населения — разнообразные милые нелюди всех размеров и специальных навыков, религиозная власть — у друидов, в реках течет виски, болота пенятся "Гиннессом", любая толстая трава — заготовка для дудки, древние баллады растут на деревьях, уже запечатленные на свитках, на каждом утесе стоит по женщине, поющей тоскливую, но прекрасную песнь об ушедшем в море рыбаке, прерывающуюся лишь когда женщине необходимо поесть тушеной картошки с олениной.

Самые ирландские на свете ирландцы
"Поющие Лазаря, или На редкость бедные люди. Скверный рассказ о дурных временах", Майлз на Гапалинь

***
Миранда неприятна в своей адской уязвимости, в мучительной нелепости своих персонажей, они все сломанные — и при этом целые в том смысле, что не вынуть из них лопнувшее колесико, оно там в них куда-то закатывается за тонкий кишечник и царапает, царапает и их, и меня.

Страшно просто. Страшно. Просто.
"Нет никого своее", Миранда Джулай