Приращенная реальность книжных магазинов

'The Bookshop Book", Jen Campbell

Это идеальная книжка, которая дает силу — и не дает думать, что мы одиноки во вселенной. 300 независимых книжных магазинов и люди, которые их создали, описанные Джен Кэмбл в разных форматах — от интервью до личных впечатлений, от кратких исторических очерков до анекдотов и отдельных фактоидов, — это и есть наша вселенная, наш прайд, наши братья по разуму, где бы они ни были. Они похожи на нас, они вообще такие же, как мы, у нас даже шутки одинаковые и во многом такие же пути к книгам и отношение к ним. Поэтому все, что следует ниже, — скорее комментарий к прочитанному, нежели рецензия как таковая. "Книжку о книжных" я советую открыть каждому для себя, — и обрадоваться, найдя в ней истории, похожие на ваши. Утешительное чтение, утешительное знание.

Читая ее, я поймал себя на том, что не помню, какую книгу я купил в жизни первой. Даже какую сам прочитал, не помню. А многие персонажи Джен Кэмбл помнят это отлично. Я с книжками жил всегда — они были дома, бабушка работала библиотекарем, приносила меня на работу в соседний дом, расстилала между стеллажами одеяло (розовое суконное, довольно жесткое, но помягчевшее от времени, окантованное бордовым атласом, не очень большое, как я потом понял), и там по нему ползал и перелистывал книжки, еще не умея, само собой, читать. Но этот проход между стеллажами библиотеки Клуба связи помню отлично, помню стеллажи, помню одеяло. Год мне тогда был, что ли, вряд ли больше, как мне потом рассказывали. Помню даже, где там стояла «История государства российского» Соловьева и энциклопедии, хотя названия эти я прочел гораздо позже, когда бабушка вышла в первый раз на пенсию, а я записался в эту же библиотеку сам и подружился с бабушкиной сменщицей — смешливой барышней, обожавшей югославских певцов. Эти тома мне казались очень большими и я рассчитывал когда-нибудь их прочесть. Может, и прочту еще.

Книжки из библиотеки, натурально, иногда списывали, и бабушка их не выбрасывала, а тайком приносила домой (а может, и не тайком, может, это можно было), поэтому они составляли основу нашей домашней библиотеки — огромного стеллажа под потолок (когда переезжали на новую квартиру, пришлось отпиливать, он высотой был метра три). Многие до сих пор у меня – с перечеркнутым овальным штампом библиотеки и инвентарными номерами, написанными бабушкиной рукой. Читать я любил до того, что мне запрещали, «чтобы не портил зрение». Зрение я себе все-таки испортил, как гласил семейный миф — потому что «читал с температурой», когда болел ангиной (а я ею в детстве болел постоянно), а шрифт был мелкий. Но это было несколько позже, а года в два-три от меня книжки закрывали, прикнопив к нижним полкам стеллажа газету и загородив его стулом. Я отлично помню, как пробирался под этим стулом, отковыривал пальцем газету, вытаскивал что-нибудь и с добычей уползал под стол. Стол до сих пор у меня, но я под ним уже не очень помещаюсь, а когда-то он был огромный, как пещера, и с тайными полками (где — не скажу, они до сих пор тайные). Там-то я книжки прятал от мамы, надеясь, что пропажи с полки и прорыва газеты на стеллаже она не заметит (газета же за стулом, правда? но мама замечала всегда). В два-три года это было, и я, конечно, в основном смотрел картинки в раннесоветских изданиях русских классиков, которые были с меня ростом. А страниц не рвал никогда, в этом мама и бабушка были уверены — запрещали, говорю же, не поэтому.

А читать я научился года в четыре, но это уже другие истории. Когда мы переехали на другую квартиру, выписываться из библиотеки Клуба связи не пришлось, хоть она и осталась на другом краю города практически, в центре, а мы переехали на окраину, к Луговой. Там у меня был пожизненный абонемент за бабушкины заслуги. Но я записался и в ту библиотеку, которая была недалеко от дома, обычную районную или типа того. Там было не очень интересно с точки зрения худла, а весь детский внятный научпоп я перечитал довольно быстро. Но меня уже начали пускать и во взрослые отделы, и вот там было много книжек по кино и вообще «западной культуре», которые никто не брал (я не знаю, что вообще там брали, не помню ни одного посетителя, кроме себя, хотя наверняка же были). Поэтому у нас с Иэном Рэнкином, который дал интервью Джен Кэмбл, истории похожи. Только его не пускали на взрослые фильмы, потому что мал был, а в совке они не шли в принципе. Но в книжках воспроизводились кадры, тусклые, смазанные, довольно ужасного качества, но это были окна в большой мир. Рэнкин у себя читал романы, по которым ставили запретные для него фильмы, а я рассматривал картинки и выуживал из советской кинокритики скупые отрывки сюжетов, пропущенные через сито «культурологов в штатском».

Ну а потом уже были магазины. «Букник» когда назвал серию своих очерков о книжных «Места силы» (не поленитесь прочесть ее всю, это еще один кусок нашей общей приращенной реальности). Таких «мест силы» на планете немного, но они есть, и когда тебе дается выбор, какие вспоминать, поневоле теряешься. Магазин «Подписные издания» в «Серой лошади» родного Владивостока, где в 70-х стояли многосуточные очереди за «книжным дефицитом»? Несколько букинистических магазинов Франкфурта, которые ритуально обходятся одним маршрутом во всякий приезд на книжную ярмарку? Изящно европейские книжные лавочки на Дюпон-Сёркл или в Джорджтауне в Вашингтоне?

А наткнулся я на него случайно, как обычно это и бывает, — решил выйти прогуляться по Чайнатауну, что-нибудь съесть, отложив обстоятельную экскурсию на потом… шел-шел, свернул в какой-то замызганный проулок между глухих стен, весь заставленный мусорными баками… решил дойти до конца — и тут увидел граффити со знакомым портретом и табличку: «Переулок Джека Керуака». Вынырнул на другом конце — и вот он, слева. Практически — цель моего первого путешествия по Америке. Ноги сами привели.

Там я и остался на все последующие дни — и, видимо, на всю оставшуюся жизнь. «Городские огни» стали начальной точкой всех моих систем координат. Тогда я облазил все их закоулки на трех уровнях, вынес чемодан книг. Даже набрался наглости и пристал к чувакам за кассой: «А с мистером Ферлингетти нельзя ли встретиться? Я, видите ли, переводчик из России, про Владивосток слыхали?» Про Владивосток они слыхали краем уха, а про основателя и мэтра ответили вполне любезно и как-то даже ничуть не удивились такому несуразному запросу: «Так Лоренс тут теперь не бывает практически — ты зайди вон напротив, в кафе “Везувий”, он там на втором этаже заседает». У Джен Кэмбл в "Книжке о книжных" есть похожая история.

Книги, привезенные тогда (вернее — высланные мною мне же, на деньги Информационной службы США, за перевес я бы никогда не расплатился) из «Городских огней», живут у меня до сих пор. Две полки битников, Чарлза Буковски и других авторов издательства «Черный воробей», Генри Миллера… Вот уже двадцать лет я ношу купленную там рекламную черную футболку кафе «Везувий» — с портретами Керуака и Эразма Роттердамского. Я думаю, она будет вечной. И да — я до сих пор храню чек магазина, на котором под названием «Городские огни» пробита строчка: So they, like, publish, excuse me, literature?

А эпилог тут может быть такой: глава про "Додо" в ней тоже есть.