Издательство Додо Пресс: издаем что хотим

Голос Омара

Евгений Коган Постоянный букжокей ср, 10 сентября

О культуре, внутренней и не только

Альманах "Метрополь"

Пару лет назад я был на встрече с Евгением Поповым, который рассказывал про альманах «Метрополь». А тут вдруг узнал, что многие, кто младше меня, этого альманаха не читали, а некоторые даже не слышали о его существовании. Так что вот вам текст про ту самую встречу с Евгением Поповым.

***

Евгений Попов рассказывал: «Сидит писатель такой-то [забыл его фамилию], рассматривает список только что принятой в Союз писателей молодежи. И говорит: “Ужас, напринимали одних евреев”. Рядом сидит Сергей Михалков, который как настоящий интернационалист сразу вступается: “А что вы имеете против? Вон, некоторые русские похуже евреев будут”. “Это вы кого имеете в виду?” – интересуется тот писатель. “Да вон, Попов с Ерофеевым”, – отвечает Михалков…»

Попов пробыл в Союзе писателей рекордно короткий срок, достойный книги рекордов Гиннеса – если я не ошибаюсь, 7 месяцев и 13 дней. Еще бы, насколько я понимаю, примерно в это время он в очень достойной компании как раз работал над альманахом «Метрополь» – вскоре ставшем легендой литературным сборником, объединившим под одной обложкой кучу разных крутых людей, от официальных Андрея Вознесенского и Беллы Ахмадулиной, через Фазиля Искандера и Андрея Битова, и до Владимира Высоцкого, Юза Алешковского и Фридриха Горенштейна. В тот вечер, о котором идет речь, в Сахаровском центре показывали оригинальный экземпляр (один из двенадцати) «Метрополя» – я как-то никогда не задумывался, что он был не просто самиздатом, а, я бы сказал, произведением искусства – формат А3, то есть такие большие листы ватмана, на каждый из которых наклеивались стандартные машинописные листы А4, четыре штуки с одной стороны и четыре с другой. Оформлением, между прочим, занимались не кто-нибудь, а Борис Мессерер и Давид Боровский. Попов рассказывал, что листы клеили у него на квартире все, кто приходил – работы там было выше крыши. То есть вот, буквально, зашел Высоцкий в гости и, пока сидел, сколько-то там и наклеил. Подборку Высоцкого, кстати, делал как раз Попов. Высоцкий ею очень гордился, потому что это была едва ли не первая его публикация, до того у него, по словам Попова, печаталась, кажется, всего пара текстов. Приходили, значит, авторы, клеили и вычитывали. Высоцкий, например, нашел в своей подборке чужое стихотворение – оно в списках ходило, а его не он написал, а Игорь Кохановский («Бабье лето», естественно). Или вот, например, Евгений Рейн. Пришел, начал вычитывать и сказал, что не может в стихотворении упоминать в ернической форме такое-то издательство, потому что это – единственное место, где ему дают хоть какую-то работу. Попов ему предложил упоминать другое, сочинил четверостишие. «Получилось хуже», - сказал поэт Рейн. «А ты хочешь, чтобы у меня получилось лучше, чем у тебя?» - усмехнулся прозаик Попов...

Ну, и так далее в течение двух часов. Попов – шикарный рассказчик, его в прямом смысле можно слушать бесконечно. А я вдруг задумался вот о чем. Впервые прочитал этот альманах в начале 1990-х, когда он был издан официально (я вообще в силу возраста был знаком с самиздатом только понаслышке, у нас дома на моей памяти был, кажется, только один экземпляр чего-то самиздатовского – «Конь бледный» Бориса Савинкова, хотя могу ошибаться), потом еще что-то оттуда перечитывал, а многие писатели из этого тома на долгое время стали для меня любимыми. Прошло уже, в общем-то, много времени даже с момента официального издания, а уж с момента появления тех легендарных двенадцати экземпляров – вообще! Однако же это все было совсем недавно - вот, пожалуйста, сидит Евгений Попов и рассказывает. И мы, в общем, так или иначе, современники этого всего. Почему-то меня все это ужасно трогает.

Да, а еще в тот вечер говорили, что изменения общественного порядка и политического строя во многом зависят от культуры. Не от внутренней (хотя от нее-то как раз вообще все зависит), а именно вот от этой самой культуры – книжки, там, музыка, кино. Когда культура становится свободной, неподцензурной, тогда появляется надежда. И это, мне кажется, очень важная штука. И очень актуальная.