Издательство Додо Пресс: издаем что хотим

Голос Омара

Евгений Коган Постоянный букжокей ср, 25 июня

Просто жизнь

«Это мое», Евгений Ухналёв

Пару лет назад я придумал штуку, которая на сегодняшний день является, возможно, самой важной штукой, которую я сделал – я придумал сделать книжку воспоминаний потрясающего художника и друга нашей семьи Евгения Ильича Ухналева. Спустя месяцы у меня получилось почти тридцать часов интервью, из которых предстояло сделать книжку...

Вернее, все было чуть иначе. Однажды Ухналев рассказал мне две коротенькие истории и попросил их написать. Сказал, что хочет, чтобы они остались. Вот одна из них, называется «Август»: «Мороз, ледяной ветер, сизые сумерки. Неизвестная железнодорожная станция в тылу – сорок забитых составами рядов рельсов. Эшелон с эвакуированными, внутри теплушек темно, тепло, даже уютно. Сквозь вой ветра издалека доносится срывающийся голос почти безумной женщины. Голос приближается: "Август! Август!" Женщина плачет, замерзшими руками стучит в вагоны: "Август! У вас нет Августа?" Добегает до нашего вагона: "У вас нет Августа?" Какой-то работяга с Кировского завода бросает сквозь смех: "А сейчас декабрь". Женщина на мгновение замирает, а потом бежит дальше».

Ухналев – уникальный человек. Ну, то есть он рассказывает примерно так: «Не помню точно, когда это было – 6 или 7 сентября 1942 года…» Он помнит удивительные вещи – фамилии и имена, погоду, цвет неба. Он всматривается в свое прошлое взглядом художника. А вспомнить есть что – он родился в 1931 году, он помнит начало блокады и эвакуацию, послевоенный Ленинград, он помнит воркутинские лагеря, где оказался в возрасте 17 лет по абсурдному обвинению, возвращение из лагерей, он помнит Эрмитаж 1960-х. Он говорит: «Единственное, к чему я отношусь серьезно – это творчество. Творчество для меня бесспорно. Я не сомневаюсь ни в одной вещи, которую сделал. После того, как я вернулся с Воркуты, у меня был более чем двадцатилетний период, когда я не рисовал, - очень большой перерыв для художника. Странный период, когда я занимался непонятно чем, пока не начал понимать, что же на самом деле мое. Конечно, нужно было содержать семью, кормить сына, и это – единственное, чем я оправдываю тогдашнее свое существование. Но я счастлив, что все-таки понял, что мое, а что нет, потому что большинство людей так до конца жизни и не понимает…» И, в общем, мне это кажется дико важным.

Книжка получилась небольшой, потому что не хотелось, чтобы в ней было что-то лишнее, – небольшой, но очень насыщенной событиями и, главное, эмоциями. А вот вам вторая история, с которой все началось, называется «Художник»: «Сизое морозное утро, серое солнце Воркуты. Вахта. На дороге под пронизывающим ветром зеки пригибаются к земле, кутаются, кто во что горазд, – ждут вывода на шахту. Матерятся вертухаи – проверяют, у кого на спине или рукаве плохо виден номер. Заметив полустертый номер, кричат: "Художник!" Из небытия возникает маленький согнутый человечек, консервная банка с известкой на шее, щепка в руках. Он обновляет номер и исчезает до следующего окрика».