Смутное время

Петр Луцык, Алексей Саморядов, «Дикое поле»

Я долго пытался написать про эту почти 900-страничную книжку, а все равно какие-то разрозненные мысли (мыслишки) получаются. Ну, пусть будет.

Это круто, когда все (ну, почти все) сценарии, вернее сказать – тексты, вкладываются в единый «монолит», призванный породить собственную мифологию. Сценарии Петра Луцыка и Алексея Саморядова как раз такие, а авторы, вольно или невольно, являются мифотфорцами. Там ведь не зря почти в каждом сценарии повторяются имена и фамилии. Под ними скрываются разные герои, но по сути все эти люди – былинные персонажи, которые, видоизменяясь, кочуют из одной истории в другую. Кроме того, сценарии эти – просто очень хорошая литература.

Мир Луцыка и Саморядова страшен и погружен в язычество. Герои их сценариев, даже осеняя себя крестом, остаются верными Земле, Огню, Ветру («Ветер» - один из самых сильных текстов книги). Они (герои) застряли в безвременье, и это безвременье очень точно отражает настроение, атмосферу поздних 1980-х и ранних 1990-х – рушится большая страна, гнетет неизвестность, тупо нечего жрать – остается объединяться в бесполезные дружины, слушать языческих пророков и биться насмерть. И когда смерть (Смерть) подходит совсем близко, когда она забирает самых родных, нужно или рассмеяться, или обратиться к богам, которые могут прийти на помощь. Могут, впрочем, и не прийти – и тогда опять же остается только рассмеяться, взять ружье и уйти в надвигающийся буран.

Место действия почти всех сценариев Луцыка и Саморядова – степь, то самое дикое поле, на котором все решает общий сход – или сила. Здесь царят жестокие законы природы, здесь человек человеку – волк, здесь все просто. «– Здорово, Игнат. Измерзся, час отстоял, идем пиво пить. – Не хочу. – Идем хоть покурим! – И курить не хочу. – Чего ж ты хочешь? – Бабу хочу, к ней и иду! – ответил Игнат бодро. – Пива не хочу, курить не хочу, а бабу хочу, к ней и иду!..» /«Дети чугунных богов»/ И вот этой былинной простоты как раз и не хватило режиссерам, пытавшимся совладать с текстами Луцыка и Саморядова. Пытаясь разглядеть в этих текстах многочисленные вторые смыслы, режиссеры – все без исключения – ударялись в никому не нужные интеллигентские рефлексии, усложняли, наполняли ненужными смыслами. Хотя почерк Луцыка и Саморядова, их авторский стиль – говорить просто о сложном.

Наиболее правильной экранизацией их сценариев, как ни странно, мне кажется не слишком удачный фильм Михаила Аветикова «Савой» (по сценарию «Праздник саранчи»). В этом совершенно диком боевике с Владимиром Стекловым, почти полным отсутствием слов и абсолютным отсутствием каких-либо логических связок, режиссер Аветиков не смог удержать ритм, присущий прозе Луцыка и Саморядова, но в остальном именно этот фильм по настроению максимально приближен к тому, о чем, по-моему, и писали авторы. Раньше мне казалось, что очень близко подобрался Томаш Тот в «Детях чугунных богов», но пересмотрев фильм я понял – нет, не оно. Томаш Тот, с одной стороны, любуется всем этим анархическим разгулом, придуманным Луцыком и Саморядовым, привнося в него настроение, типичное для модного в то время балканского кино, а с другой, снисходительно насмехается над ним. Ни насмешки, ни любования у Луцыка с Саморядовым нет. Есть конструирование мифа, а это – серьезно.

А режиссер Михаил Калатозишвили экранизировал «Дикое поле» и почти убрал из него то самое язычество, такое важное для мифологии Луцыка и Саморядова, заменив на… ну, на условное православие. Получилось хорошее кино, которое лично меня совершенно не зацепило. И беда здесь, видимо, в том, что Калатозишвили, как и его предшественники, не смог поймать нерв сценария Луцика и Саморядова. Мне, правда, сложно объяснить свои претензии к «Дикому полю», потому что это, на самом деле, хорошее кино. То ли прав известный кинокритик, который указывает на излишнюю интеллигентность главного героя, то ли дело – в отсутствии кинематографической смелости, когда тот самый танец на краю пропасти есть, но пропасть огорожена незаметным для зрительских глаз заборчиком. И вот еще что – «Дикое поле» в некоторые моменты оказывается в опасной близости от «Эйфории», чего Луцык с Саморядовым, думаю, не допустили бы никогда. В общем, снова не о том.

На самом деле, странно предъявлять режиссерам претензии – они же часто переделывают сценарии, с которыми работают. Но в случае Луцыка и Саморядова эти претензии предъявлять хочется, и не только потому, что сценарии были лучше (сравнить хотя бы пронзительную драму сценария «Кто-то там, внутри» и криминальную историю «Лимита», из которой просто была вынут основной сюжет сценария – собственно, о любви). Дело в том самом мифе, создаваемом сценаристами и то ли не замеченном, то ли сознательно проигнорированном всеми без исключения режиссерами. Что тоже, в общем-то, понятно – слишком страшно: «…Время теперь смутное, ждать всего можно…» /«Северная Одиссея»/.

После смерти Саморядова Луцык взял их самый жесткий сценарий и снял «Окраину». И оказалось, что он и должен был снимать все эти фильмы. Выбрав эстетику старого советского кино (типа «Чапаева»), он снял великую и кровавую сказку-былину о мужиках, которые ходили за правдой. И дело было не только в сюжете, бережно перенесенном из сценария на пленку, дело было в выбранной стилистике – именно со стилистикой ошибались режиссеры, пытавшиеся экранизировать эти сценарии, со стилистикой и атмосферой. Свободы не хватало, как бы банально это ни звучало, ну и страшно было наверняка. Сейчас бы «Окраину» назвали экстремистским фильмом и наверняка не выдали бы ему прокатное удостоверение – помню, на премьере в питерском Доме кино мне очень хотелось выхватить из кобуры наган, но не было ни нагана, ни кобуры.

Фильмы есть в Сети, книжка продается – это если кто заинтересуется. Меня же не покидает вот какая мысль: много лет российские режиссеры плачут по поводу отсутствия хороших сценариев, между тем, половина сценариев Луцыка и Саморядова не экранизировалась. Но, судя по всему, все еще страшно, да и сил не хватит. «…Сапожникова на Мае убили, Коннов за Колымой погиб. Снегирев в тайге пропал со всеми людьми. Морозов в тюрьме, Сергей Москва в тюрьме… Кроме тебя, Александр Степанович, караван на север вести некому… /«Северная Одиссея»/