Дорогой упоротой грёзы
"Винляндия", Томас Пинчон
Разговор о Пинчоне я люблю начинать с пересказа фабулы. Это просто, увлекательно и дает возможность набрать воздуха в легкие, чтобы говорить о том, о чем говорить невозможно.Когда я рассказываю кому-то про "Радугу тяготения", я начинаю не с того, что это такой "Улисс", только о садо-мазохизме войны. Я рассказываю, что вот есть некий чувак, на котором в детстве ставили тайные опыты по условным рефлексам, и теперь за ним продолжает исподволь следить ужасно секретный отдел по паранормальным явлениям, и в какой-то момент выясняет: всякий раз, как этот чувак занимается сексом, на то же самое место через два дня падает сверхзвуковая ракета Фау-2, а все это во время Второй мировой. И вот сидит весь этот ужасно секретный отдел по паранормальным явлениям, смотрит на две карты Лондона с идентичными отметками, и думает про себя, совсем они крышей двинулись, то есть, для своей профессии, или что вообще происходит. А потом заверте... Моя подруга Софа (из последних, кто это выслушивал) сказала:
— Так, а теперь объясни, как получается, что книгу с таким сюжетом мало кто дочитывает до конца. Я не могу понять.
Но это другой разговор. Словом, если начать с того, "о чем" книга, или, не дай бог, "как", то слушатель сразу скучнеет и меняет тему. Почему-то.
Так вот, "Винляндия"...
А, я обещала с этого не начинать.
Значит, так. Есть папаша-хиппи, который за что-то получает пенсию от спецслужб, под прикрытием душевной болезни, и чтобы это прикрытие подтверждать, время от времени собирает открытый пресс-сеанс-разбивания-витрины-головой. Есть его дочка, изумительно нормальное начинающее человеческое существо, работает в пиццерии и выглядит точь-в-точь как мать, которую никогда не видела. 80-е, Калифорния. И вдруг — бац! тыдыщ! дым коромыслом! дом конфискуют, счета блокируют, девочка опрометью спасается бегством не пойми от чего и оказывается в женском ниндзя-монастыре, где бывшая подруга ее матери, якудза-неудачник, рассказывает ей, что на самом деле ее мать — и заверте...
И персонажи играют в свои шизофренические казаки-разбойники с совестью, любовью или государством, а тем временем текст все сгущается, доходя до невиданной плотности, пока не коллапсирует в черную дыру. Туда летят якудзы, ниндзя, кинопленка, специальные агенты, хиппи, телевизоры, гигантские рептилии, буксировщики, серфоделическая музыка, золотой век всеобщей любви, что не. Только что тебе казалось, что ты несешься по слитной, хотя и отчаянно петляющей автотрассе, а тут — оп! — и под ногами сияющая бездна. Граница с ней где-то в лесах округа Винляндия. Отсюда приходят мертвые. Все немо здесь.
Не то чтобы Пинчон бросает читателя посреди бездны и отказывается вести дальше. Не, бездна у него все время зыбко просвечивала через нагретый калифорнийским солнцем асфальт и ослепляла проблесками, и теперь мы еле-еле затормозили у края. И он, конечно, прекрасно знал, куда ведёт читателя, дорогой упоротой грёзы.
Но теперь вы с бездной остаетесь наедине. Ну, и дымящаяся тачка.