Неисправимый романтик

«Смотрящие вперед» (1961), «Обсерватория в дюнах» (1963), Валентина Мухина-Петринская

Я часто перечитываю детские книги. И редко разочаровываюсь. Хотя нельзя не признать – иные книги советского времени как минное поле. Как читать сегодня всю эту наивную романтику, как не искать между строк совсем другую книгу, написанную невидимыми чернилами? Об этом недавно говорил здесь же, в «Голосе Омара», Стас Жицкий, утверждая, что «Кондуит и Швамбрания» – «невероятно, чудовищно, нестерпимо грустная книга», которую нельзя давать детям без объяснений.

Когда в подростковом возрасте я бесконечно перечитывала две повести В. Мухиной-Петринской, я ничего не знала об авторе. Это была настоящая интересная книжка, с эпиграфом из старой лоции. Такая, в которой есть над чем посмеяться и поплакать, а иные сцены запечатлеваются в воображении с такой четкостью, будто принадлежат твоей собственной жизни и памяти. Двое подростков, живущих с отцом на заброшенном маяке; океанолог с необыкновенным именем Филипп Мальшет, одержимый мечтой обуздать Каспий; романтика дороги, суровая природа, люди, для которых нет ничего интереснее их профессии... Этот мир вовсе не казался мне нереальным или выдуманным – наоборот, порой он совершенно сливался с рассказами моей собственной бабушки-геолога.

Открыв эту книгу снова несколько лет назад, я начала с предисловия. Бодрая справка об авторе сообщала: «Чего только не довелось испытать В. Мухиной-Петринской, прежде чем она осуществила мечту своего детства! Где только не побывала, каких не перепробовала профессий!» Дальше перечислялись самые разнообразные занятия. «...Грузила бочки с кетой и горбушей в бухте Нагаева, вблизи Магадана... поднимала карагандинскую целину... преподавала физику и математику детям хлеборобов Казахстана...» Интересная биография, что говорить. И дальше – перечисление произведений в хронологическом порядке. Последняя из ранних повестей опубликована в 1936 году, следующая – в 1958. Я полезла в интернет. Да, так и есть. Десять лет тюрем и лагерей, еще десять – запрет на проживание в крупных городах. В интернете нашлись и другие ее юношеские повести, напечатанные уже после реабилитации. Любовь, дружба, поиск призвания. Дороги, романтика, мужество.

Ее взяли в 1937 году в Саратове, в составе той же группы писателей, что и Иосифа Кассиля. Следователь сказал ей: «Кассиль лишних два месяца принимал за вас муки, требуя, чтоб хоть вашу фамилию вычеркнули из протокола». Сначала она относилась к происходящему как к недоразумению, а поняв, наконец, что все всерьез, решила что тюрьма – своего рода творческая командировка, писателю ведь нужен жизненный опыт. Труднее всего ей пришлось уже на воле – ее по-прежнему не печатали, она оставалась бывшей зэчкой и вместе с мужем скиталась по городам и весям, нигде не находя себе места. Теряя надежду. Смерть Сталина застала ее умирающей в одной из больниц Караганды. Но услышав счастливую весть, умирать передумала. Ее лечащий врач обещала написать диссертацию «о влиянии радостных эмоций на излечение человека».

Дальше была реабилитация и признание – сам Паустовский привел ее в «Детгиз», сам Твардовский предложил написать что-нибудь о лагере для «Нового мира». С «Детгизом» Мухина-Петринская сотрудничала потом много лет, а от предложения Твардовского решительно отказалась. «Боитесь?» – спросил он. «Я не из трусливых. Но меня совершенно не интересует эта тема, поймите. Как писатель, я продолжатель Александра Грина...» — «Романтик?» – с ужасом переспросил Твардовский и ушел прочь.

Итак, тюрьма не определила ее писательскую судьбу. Но книгу о своей жизни она все-таки написала, незадолго до смерти, в 1990 году. (Иначе бы откуда мне знать то, о чем  я сейчас рассказываю.) 

С одной стороны, это до боли знакомая история, сто раз читанная в лагерных мемуарах –  в сотый раз сгибаешься пополам от этого тошнотного, чудовищного, беспросветного абсурда. А с другой стороны, это хорошая интересная книга, в ней есть над чем поплакать и посмеяться. Про любовь и дружбу, про суровую природу и мужество, про верность призванию. И я поняла, что можно смело перечитывать любимые с детства повести –  их героическая романтика не скрывает ни надлома, ни фальши. Просто бывают люди, которые имеют право так писать.